Оскар Хавкин - Моя Чалдонка

— Придут, — тоном хозяина сказал Веня. — Может, дрова в ограде колют… А насчет вещей, Нина, я вот что скажу: и другие принесут, кто, конечно, сознательный.

— А может, не у всех полушубки и валенки есть? — сказала Нина. — Наша мама все отцовское сдала уже — что же теперь делать? Петя просит полушубок, Кира просит, и мне надо сдать. Не все такие богатые, как Сухоребрий или Бобылкова.

Володю передернуло: «С Тамаркой в ряд поставила».

— Ну, что же, — сказал он, — может, кто согласится за тебя принести.

— Ты, что ли?

— Хоть бы и я!

— А потом по всему прииску похваляться будешь, да? Так надсмеешься, что со стыда помру!

— Я? Нина, я?

— Ты! Ты! — со слезами в голосе крикнула Нина. — Ты! Ты! Ты!

Она стояла, прижав руки к груди.

— Когда я смеялся над тобой? Ну, говори, при всех говори! Я не боюсь! — требовал Володя, стоя прямо против Нины. Родинка у него над губой словно еще больше потемнела.

— Говори же, Нина, говори скорей! — сказала Лиза.

— Говорить ей нечего, — сказал решительно Дима. — Ерунда какая-то.

— Ерунда! Да ты… да вы все надо мною смеетесь! Я знаю!

Нина, уже всхлипывая, закрыла лицо руками.

Все? Но никто нигде никогда не смеялся над Ниной!

— Выдумала тоже!

— Наплела на Володю!

— Да чего ты, Нина?

— Это даже некрасиво!

Последние слова задели Нину. Она открыла глаза.

— Некрасиво? А красиво врать, будто я списываю? Вы все за Володю — как же, «хороший товарищ», председатель совета отряда. А мне Тамара про него все рассказала!

Тамара? Вот как! Володя опешил. Он растерянно посмотрел на товарищей:

— Ребята, но я же не говорил этого, честное пионерское!

Римма оказалась самой трезвой и рассудительной. Она схватила Нину за плечи и силком усадила на место:

— Рассказывай. Сейчас же расскажи нам все!

Но Нине рассказывать не пришлось. Дверь растворилась, и в дом вбежал запыхавшийся Ерема Любушкин. Он долго мотал головой и размахивал руками, пока не совладал с дыханием:

— Дядя Яша прислал… Девочки, бегите за рабочими… Лед крупный пошел… Леспромхозовские плоты с берега сорвало… Надо предупредить, чтобы драгу увели… Ребята, айда на Первый стан!

Три километра, и все бегом, без передышки. Подгоняемые хлестким сивером, школьники добежали до протоки, пересекли ее и поднялись на взлобок. Они увидели набухший, свинцово-темный Урюм; толстые серо-белые льдины стремительно проплывали вниз по течению. Льдины вращались, словно танцуя, сшибались, врезались в берега…

Драгу мальчики увидели сразу. Ее окрашенные в красный цвет борта ярким пятном выступали на фоне темной реки и белых ледяных глыб. Драга тихо смещалась к тому берегу. Сверху драга напоминала гигантского жука, сонно шевелившегося на поверхности воды: четыре боковых каната, соединявшие борта понтона с берегами, — словно лапки; головной канат — словно хоботок, спущенный в воду.

Ребята по крутому склону побежали вниз, карабкаясь до бугристо-ледяной поверхности уже смерзшихся галечных отвалов. Эти каменные голыши были как белые, серые, желтые шары в стеклянной упаковке. Они словно выкатывались из-под ног, и мальчики спотыкались и падали.

Но вот мальчики вышли к берегу. Хлещет под яростным ветром красный флаг над драгерской будкой. Плывут льдины, а на драге все спокойно. Вот она сместилась еще ближе к берегу, черпаковая рама немного приподнялась над уровнем воды, и черпаки, только что выбиравшие породу со дна, теперь, как огромный фрез, снимающий стружку, стали срезать надводный слой почвы.

— Любовь Васильевна! Сеня!

Как огромная велосипедная цепь, вращались вплотную пригнанные друг к другу черпаки. Они выплывали чередой медленно и важно; их разинутые пасти были набиты серо-желтым песком; среди песка мелькали камни и огромные валуны, почерневшие куски дерева, бородатые водоросли. Все без разбору выгребали неутомимые ковши со дна реки. Черные влажные тела черпаков, словно кланяясь новыми козырьками, проплывали вверх по цепи, чтобы сбросить свой груз через завалочный люк в бочку. Бочка быстро вращалась, валуны бились о ее стенки, песок сыпуче и яростно шелестел, и все вместе грохотало, щелкало, лязгало, тарахтело…

И вдруг разом все стихло: драга выходила на середину реки.

— Сеня! Чугунок! Любовь Васильевна! — вразнобой закричали мальчики.

В окошке драгерской будки показалась голова Карякиной, туго повязанная красной косынкой. Любовь Васильевна поглядела вперед, по сторонам, сказала что-то невидимому собеседнику. Бросив взгляд на отвалы она увидела школьников и помахала им рукой: