Оскар Хавкин - Моя Чалдонка

Он обещал показать им море, и вот приехала сестра и увезла их на море, а через месяц началась война, и он остался один — с тоской, которая как гора на сердце: не сдвинешь, не шевельнешь.

Вот Мария Максимовна вчера выговаривала:

«Голубчик, работать надо. Мы все из последних сил тянемся; легко ли мне, старой, русский да историю вести? А вы бросили нас, расписание под откос пустили, заставили нас, женщин, суматошничать… Бесчувственный вы, что ли? Этак, голубчик, только дезертиры делают!»

Бесчувственный! Нет уж, Мария Максимовна, не путайте меня с муляжем, которому я завидую, не путайте. Что расписание, если вся жизнь — в пятьдесят лет — пошла под откос и впереди — ничего, пустота, и только голос памяти как радио в покинутой людьми комнате…

Рад бы не кричать, рад бы не пить! Только бы вон из школы, куда глаза глядят, только бы не видеть, не слышать детей — не видеть и не слышать их веселья, их беспечного смеха, когда нет со мною моих ненаглядных, моих единственных…

На большой перемене Володя долго не мог найти Нину. Еще до окончания урока он, глядя на доску, — Анна Никитична записывала домашнее задание, — тихо сказал:

— Подожди у вешалки. Поговорить надо.

— Нам говорить не о чем! — Нина даже головы не повернула.

Конечно, она не ждала Володю у вешалки. Он выбежал в ограду. Девочки в длинной телогрейке, серых катанках с «искрой» и в аккуратно повязанном синем платке нигде не было.

Выручил Степушка. Он со звонком в руке (выпросил у Елены Сергеевны) стоял у дверей школы и, как только кто-нибудь растворял ее, поглядывал на часы.

— Ой, наверное, часы остановились! — беспокоился Степушка. — Скажи, Володя, сколько минут осталось? Ты кого ищешь? Нину? Она в пионерской комнате.

— Никого я не ищу… Вот пристал!

Нина в одиночестве сидела за большим столом с журналами и газетами.

— Мне с тобой не как с девчонкой… как с звеньевой поговорить надо… Дело есть!

Нина упрямо мотнула головой. «Дело!» «Надо!» Вот так все время. То «надо» составить план обора, то «надо» подтянуть кого-нибудь в учебе. Злись, не злись, а разговаривай. И рассориться по-настоящему не дадут!

— А я не буду больше звеньевой! Все равно не буду! Я Тонечке говорила. — Она взяла в руки «Пионерскую правду», сдвинула тонкие бровки. — Ну, чего стоишь? Сказала: не бу-ду!

— Тебя не Тоня, а ребята выбирали. И вообще злись и вредничай сколько хочешь, а на общественное дело нечего переносить.

— Не мешай мне читать! — Нина старательно смотрела в газету.

— А ты послушай. Мы с Отмаховым вещи принесли — валенки, полушубки, чтобы бойцам отправить.

— Ну и молодцы! Еще не раззвонил по всей Чалдонке? Вот я, Владимир Сухоребрий, какой распрекрасный!

Нина говорила все это, а на Володю не глядела. Уж очень ее интересовала газета.

— Нигде я не звонил! Я с тобой о деле, чтобы всем отрядом, а ты оскорбляешь.

— Всем отрядом, а сам первый вылез. И не подумал посоветоваться.

— А чего тут советоваться, если помощь фронту.

— Эх, ты…

«Сейчас, наверное, гусеницей обзовет», — почему-то подумал Володя. Но ошибся: Нина не обозвала его никак, просто отмахнулась газетой.

— Эх, ты… Разве ты поймешь!

— Чего не пойму?

— Ничего! Лучше уж тайнами своими занимайся… Вместе с Тамаркой!

Опять она про тайну!

— Да какие тайны? И вовсе с Тамаркой у меня ни чего нет.

— А хоть бы и было — мне-то что?

Нина взглянула на него со злым презрением, снова сдвинула бровки и загородилась газетой.

— Вот, — сказал Володя, — а газету переверни вверх ногами читать неловко.

Неизвестно, что бы ответила Нина, но в это время в дверь клуба просунулась тоненькая рука с колокольчиком.

— Кончилась перемена! Не слышите, что ли?

Нина бросила газету и побежала к двери.

— Тебя дядя Яша в праздники на обед приглашал! — крикнул вдогонку Володя. — Всех, кто дрова возил… Приходи!

Слышала Нина или нет, трудно сказать.

Вот и седьмое ноября тысяча девятьсот сорок первого года. Красные флаги и лозунги на бревенчатых стенах конторы. И на кирпичных стенах мастерских. И на деревянной вышке пожарки. И по всей Приисковой улице, от Тунгирского тракта до старых разрезов. Володя постоял возле школы, около конторы, полюбовался звездой на трубе электростанции и узким проулком выбрался к Урюму. К дяде Яше было еще рано. Сидя на валунах против Тополиного острова, Володя всматривался в здание аммоналки, видневшееся у подножия сопки, глядел на мелкую шугу, скользившую по реке, и все думал, думал…