Оскар Хавкин - Моя Чалдонка

Он повернулся лицом к проходящей мимо колонне и крепким тенорком прокричал:

— Ать-два! Ать-два! Тверже шаг! Выше головы! Вот как надо! — снова обратился он к учителям.

Анна Никитична поймала на себе пристальный, острый взгляд.

— Будем знакомы! — Сеня сложил ладонь корабликом и подал Тоне: — Гайкин!

Затем протянул руку Кайдалову:

— Железкин.

Старый учитель проворчал что-то про себя, но руку подал.

— Заклепкин! — отрекомендовался Семен Анне Никитичне и попридержал ее руку в своей. — Эх, пошел бы с вами, — смешливо вздохнул он, — да у меня свой фронт. Ну, догоняйте! Ваши уже далеко!

— Что за странный парень? — спросила Анна Никитична, когда тот пошел своей дорогой.

— Шут, недоумок, и все! — заметил Кайдалов. — Не фамилия, а какой-то металлолом!

— Чугунок его фамилия! — ответила Тоня. — И совсем не шут, а хороший драгер. Я с ним еще в школе училась, и Алеша с ним дружил. Ну, есть у него немного…

Чего немного, она не сказала.

Спустя полчаса расступились невысокие, округлые сопки, щетинившиеся белыми пиками берез. Глазам открылась широкая падь, а там — пашни, огороды, луга и фермы подсобного хозяйства прииска. Зерновые уже убрали; из бурой сиротливо пустующей земли торчали рыжие иглы стерни. Среди золотого пшеничного жнивья красной заплатой выделялось гречишное поле. Миллионами белых звездочек сверкала изморозь на земле, на жнивье, на желтой, побитой ночными заморозками ботве. Солнце уже поднялось над восточными сопками, ни от еще бледного, точно предутреннего неба веяло холодком. Коршуны, бесшумно и тяжело взмахивая крылья ми, косо пролетали над огородами и постройками подсобного, над высокой и пестро выкрашенной деревянной аркой, над полотнищем с лозунгом: «Уберем без потерь урожай военной осени 1941 года!»

Школьники расходились по участкам огромного картофельного поля. На одном конце поля ребят встреча; Володин отец — агроном Сухоребрий, в синей стеганке, в кепке с широким козырьком. На другом конце распределяла работу Володина мачеха, Вера Матвеевна, — тоже агроном.

Тоня, проводив четвертые классы на соседний участок, быстро вернулась назад.

— Ерема, — сказала Тоня Любушкину, — мне некогда, надо обойти все участки. Помоги Анне Никитичне: отбери ребят, организуй свою бригаду… Посмотрим, — тихо, но вызывающе обратилась Тоня уже к Анне Никитичне, — посмотрим, хорошие они или плохие!

И ушла.

«Фыркалка какая-то! — подумала Анна Никитична. Распоряжается, словно это ее класс!»

Между тем Любушкин уже командовал на своем участке. Он быстро расставил ребят по местам — кому копать, кому выбирать картошку. Анна Никитична с группой пятиклассников прошла в другой конец поля. Учительница быстрыми и точными движениями подрезала лопатой куст, подкопала гнездо и вместе с черно-серой рыхлой землей вытащила на поверхность мохнатый клубок картофелин. Она подняла клубок, встряхнула. Посыпалась земля, обнажив десятка два крупных клубней, покрытых нежной розовой кожицей. Вот сейчас отец и мать тоже возятся у себя на огороде. Без нее, да, без нее…

С четверть часа все сосредоточенно работали. Шуршала ботва, шелестела земля, звякала картошка о ведра.

Вдруг с участка Любушкина донеслись сдавленные крики, смех. Анна Никитична обернулась. Пуртов, стоя на коленях и прикрываясь ведром, обстреливал картошкой Сухоребрия. Тот ловко увертывался, тоже вооружившись несколькими крупными картофелинами. Отмахов подползал к нему с другой стороны. Рядом с Отмаховым — распластанной шкуркой — черная мохнатая собака.

— Пуртов! Ребята!

Дима, запустив два снаряда подряд и ухмыляясь во весь рот, снова склонился над лункой, делая вид, что увлечен работой. Веня, весь увешанный ботвой, словно зарылся в землю. Не прошло и двух минут — по всему полю разнесся пронзительный голосок Лизы Родионовой:

— Перестань, Димка, кидаться, а то… глаза выцарапаю!

Анна Никитична чувствовала, как, прорываясь сквозь толщу тоскливого безразличия, нарастает в ней злость к этому большелобому мальчишке с дерзким взглядом.

— Любушкин! Ты уймешь Пуртова или нет? — снова услышала учительница плачущий голос Маши. — Это же ужас, что он делает! Всю картошку разбросал!

— Слушай, Голован! — донесся до нее гудящий басок Еремы. — Что это ты! То все с Отмаховым шепчешься, то нам мешаешь! Ты давай перестань!