Луиджи Бертелли - Дневник Джанни Урагани

– Мама, мама! В доме дождик!

Прибежала мама и страшно удивилась, обнаружив меня в комнате, но я ей всё объяснил, и тогда она – сразу видно, благоразумная особа – просто сказала с улыбкой:

– Ах так! Вы залезли на балкон? Не слишком ли вы юны, молодой человек, для куртуазных подвигов?

Я что-то вежливо ответил, а потом, увидев, что она обеспокоена водой, которая уже ручьём лилась с потолка, добавил:

– Не волнуйтесь, синьора, это не дождь… Думаю, эта вода из ванной моей родственницы, где я оставил кран открытым.

– Ах вот оно что, нужно скорее предупредить их там наверху… Роза, проводите этого юношу к синьоре Коллальто и скажите, что у них в ванной потоп.

Горничная Роза проводила меня наверх, и нам открыл слуга синьора Коллальто Пьетро; но предупреждать было поздно, потому что за это время уже вернулась синьора Матильде и всё обнаружила сама.

Пьетро очень чопорный и голос у него такой строгий, что я всегда робею в его присутствии.

– Погляди! – произнёс он торжественно, и я задрожал как осиновый лист. – Пять любимых вещей было у синьоры Матильде: канарейка, которую она вырастила; роскошный чёрно-белый кот, которого она подобрала на улице ещё котёнком; ваза из венецианского стекла – память о её подруге детства, которая умерла в прошлом году; шёлковая вышивка, над которой она работала шесть лет и собиралась пожертвовать на главный алтарь церкви капуцинов; и ковёр в её кабинете, настоящий персидский ковёр, который привёз её дядя из далёких стран… И вот канарейка исчезла, кот при смерти и его выворачивает чем-то жёлтым, ваза из венецианского стекла вдребезги, вышивка испорчена, а настоящий персидский ковёр полинял от потопа…

Он говорил медленно, с грустью и достоинством, будто рассказывал старинную заморскую легенду.

Я был так подавлен, что пробормотал:

– Что я могу сделать?

– Я бы, – ответил он, – имей я несчастье оказаться на твоём месте… поскорее уносил бы отсюда ноги.

Он вынес этот приговор таким замогильным голосом, что у меня по спине побежали мурашки.

Правда, в конце концов, его совет показался мне единственным путём к спасению в моём чудовищном положении.

Как бы мне хотелось поскорее убраться восвояси, не встречаясь ни с кем из родственников; но разве я мог уйти, оставив в руках врага эти страницы, которым я поверяю свою душу? Не мог же я бросить тебя, дорогой дневник, моя единственная опора во всех превратностях судьбы!

Нет, нет и нет!

Тихо-тихо на цыпочках я поднялся в свою каморку, надел шляпу, взял сумку и спустился обратно, собираясь навсегда покинуть дом моей сестры.

Но не успел.

Ровно в тот момент, когда я намеревался переступить порог, Луиза схватила меня за плечи:

– Ты куда?

– Домой, – ответил я.

– Домой? Куда домой?

– Ко мне домой, к папе, маме и Аде…

– И как ты сядешь в поезд?

– Я не поеду на поезде: я пойду пешком.

– Дурак несчастный! Домой ты поедешь завтра. Коллальто только что отправил папе письмо, добавив только пару строк: «Сегодня утром Джанни Урагани за каких-то четверть часа столько натворил, что описание его выходок заняло бы целый том. Приезжайте за ним завтра же утром, и я расскажу всё устно».

Я совсем пал духом под гнётом своих бед и ничего не ответил.

Сестра подтолкнула меня в свою комнату и, увидев, как я огорчён, смягчилась, погладила меня по голове и сказала:

– Ах, Джаннино, мой Джаннино! Как ты умудрился натворить столько бед за считанные минуты без присмотра?

– Натворить столько бед? – прорыдал я. – Но я ничего не сделал… Это злой рок вечно меня преследует, ведь я не рождён для счастья…

В этот момент вошёл Коллальто и, услышав мои последние слова, прошипел:

– Не рождён для счастья? Не рождены для счастья те, кому приходится жить с тобой под одной крышей… Но на этот раз всем моим несчастьям завтра же придёт конец, это точно!

Ехидство моего зятя меня так разозлило, что у меня тут же высохли слёзы и я выпалил:

– Да, не рождён для счастья! Иногда, правда, случалось, что я делал что-то дурное, а это оборачивалось другим во благо, как, например, с этим маркизом, который принимал ванны у доктора Перусси, и тот теперь зашибает деньги на лечении луком, которое изобрёл я…

– С чего ты это взял?