Гэри Шмидт - Пока нормально

Хотя в этом тупом Мэрисвилле небось и бассейна-то нет.

Я подождал у задней двери. Солнце палило все сильнее, а я смотрел на плотно утоптанную землю во дворе и удивлялся, как сквозь нее умудрились пробиться жалкие ростки сорняков. Я ждал, когда отец позавтракает и уйдет куда-нибудь с Эрни Эко. Ждал, когда брат спустится на кухню, доест остатки оладий и тоже уйдет – скорее всего, с кем-нибудь, кто уже стоит на учете в полиции. Подождав как следует, я вернулся в дом. Мать сложила газету в несколько раз и подсовывала ее под шаткий стол.

– Ты был на солнце, – сказала она.

Я кивнул:

– Там уже жара.

– Сделать тебе яичницу?

Я покачал головой:

– Сам сделаю.

Я выпустил на сковородку два яйца. Жир от бекона был еще горячий, и они быстро начали поджариваться.

– Как думаешь, тебе будет здесь хорошо? – спросила мать.

Яйца белели на глазах.

– Наверное, – сказал я. – Не хуже, чем в любом другом месте. А тебе?

– Мне? – отозвалась она. – Не хуже, чем в любом другом месте.

Она вылезла из-под кухонного стола.

За такую улыбку, как у моей матери, передрались бы все голливудские актрисы. Думаете, я вру? По-вашему, Элизабет Тейлор умеет улыбаться? Да если б вы увидели улыбку моей матери, вы бы Элизабет Тейлор и в одну комнату с ней не пустили.

А если бы улыбку моей матери увидел Джо Пепитон, он отказался бы ради нее от бейсбола. Вот какая чудесная у нее улыбка.

Она приготовила нам гренки, а я порылся в еще не разобранных ящиках, которые так и стояли на кухне, и нашел баночку с клубничным джемом. К тому времени желтки у яиц совсем затвердели, но кого это волнует? Мы с ней съели по одному и поделили гренки, а потом тихонько посидели, хотя и в доме становилось все жарче, – я посматривал на нее и думал, смогу ли я когда-нибудь нарисовать ее улыбку, такая она была чудесная.

Я заметил, что моя рука шевелится, будто прикидывая, как это можно сделать. Но это было все равно что пытаться нарисовать перья той птицы. Я чувствовал, что мои пальцы движутся не так, как надо. Я знал , что они движутся не так, как надо.

После завтрака мы вместе убрали со стола. Потом вынули из ящиков все тарелки, кастрюли, крупы и так далее и разложили их по полочкам (стопку разбитых тарелок я вынес, даже не развернув). Тем временем температура в кухне поднялась градусов до ста, но когда мы оглядели кухню, то убедились, что все в ней устроено точно так, как она хотела, и когда я сказал: «Вот не думал, что когда-нибудь попаду в комнату, где можно пожарить яичницу прямо в руке», – она подошла к раковине, набрала полный стакан холодной воды и выплеснула его прямо на меня. Думаете, я вру?

Честное слово.

Потом она снова улыбнулась и засмеялась, и я тоже засмеялся, взял другой стакан и подставил его под кран, и она сказала: «Дуги, не вздумай…» – но я все равно окатил ее водой, и она стала смеяться еще громче, пока не начала всхлипывать, и тогда мы оба засмеялись еще сильнее, и она опять наполнила стакан, и я тоже, и скоро у нас под ногами хлюпало и везде висели капли.

И тут домой пришел отец вместе с Эрни Эко.

Мать посмотрела на отца, потом открыла шкафчик и достала банку с мелочью. Она дала мне несколько монеток и велела купить галлон молока – на самом деле оно у нас и так было, но я отлично понял, что к чему. Я вышел через заднюю дверь, пересек плотно утоптанный двор и исчез раньше, чем случилось то, что должно было случиться.

Ночью я все слышал сквозь картонные стены. Наша Дыра – вовсе не такая помойка, как он говорит. Ну и что, если Эрни Эко видел нашу мокрую кухню? Что с того?

Я лежал в темноте, брат на нижней койке храпел, как уголовник, а я думал о чудесной улыбке моей матери. Может, она когда-нибудь отведет меня на стадион «Янки».

Я снова почувствовал, как движутся мои пальцы, стараясь уловить линии этой улыбки.

Я вернулся в библиотеку в понедельник, вскоре после того, как мой отец с руганью вышел из дома и отправился на Бумажную фабрику, где собирался объяснить мистеру Толстосуму Балларду, что он ему не какой-нибудь сосунок. Когда моя мать сказала, что, может, не стоит говорить ничего в таком духе, а надо бы, наоборот, поблагодарить, что у него есть какая-никакая работа, он ответил ей такими словами, которые вам слушать ни к чему, хотя я-то отлично их слышал, поскольку стены в нашей Дыре, как я уже говорил, картонные.

Так вот, я пришел в библиотеку слишком рано, потому что внутри было еще темно, и сел на мраморные ступени ждать – а что еще прикажете делать в этом тупом Мэрисвилле, штат Нью-Йорк? Конечно, я бы лучше покидал мячик с Хорасом Кларком, но его-то вряд ли сюда когда-нибудь занесет.