Гэри Шмидт - Пока нормально

Мы изрисовали все три листа бумаги с обеих сторон. И, наверное, извели бы еще целую пачку, если бы наверх не поднялась миссис Мерриам. Она напомнила мистеру Пауэллу, что в Мэрисвилльской бесплатной публичной библиотеке есть и другие посетители, не говоря уж о том, что надо внести в каталог новые книги издательства «Хоутон Миффлин». Не может же она делать все это сама и одновременно еще выдавать и принимать остальные книги, правда?

– Конечно, конечно, – сказал мистер Пауэлл.

Хотя, по-моему, она отлично справилась бы и без него, если бы только нацепила свои очки себе на нос и занялась делом.

– Конец первого урока, – сказал мистер Пауэлл. Он просмотрел рисунки. – Этот возьми домой, – сказал он. – Пожалуй, тебе еще рановато решать такие вопросы, но мне любопытно. Попробуй сообразить, как нарисовать перья. Это задача, у которой есть решение. Постарайся его найти. – Он скатал лист в рулон и протянул мне. – Карандаши тоже возьми. Остальное я уберу позже. А теперь мне надо пойти заняться каталогом.

Когда я спустился вниз, в прохладу библиотеки, часы показывали только полчетвертого и, насколько я мог видеть, в зале не было ни одной живой души. Не знаю, с чего эта миссис Все-Надо-Внести-В-Каталог-Сию-Секунду так переполошилась. На боку моего большого пальца осталась темная полоска от карандаша. Я решил, что не буду мыть руки и посмотрю, сколько она продержится.

Между прочим, на случай, если вы плохо меня слушали, – помните, как назвал меня мистер Пауэлл? Молодой художник. Спорить готов, что прозевали.

Вечером, пока мой брат не пришел спать, я работал над перьями, и это было не так просто, потому что стола у меня не было и я устроился на полу. И времени у меня тоже было немного, потому что брат мог заявиться наверх в любой момент – например, когда начнется реклама «Мальборо», – а тогда он увидел бы меня на полу и сказал: «Что это ты тут делаешь, а?» – и неважно, что я ответил бы, поскольку он все равно разорвал бы мой лист в клочки и они очутились бы где-нибудь в канаве, как кепка Джо Пепитона. Так что мне надо было работать быстро.

Я начал с левого крыла и сообразил, что правильные тонкие линии получаются, если посильней наклонить карандаш. Я постарался вспомнить, как выглядят ряды перьев на крачке, как эти перья становятся крупнее ближе к концам крыльев, как они будто бы наклоняются немножко к телу и как налезают друг на дружку, почти перепутываются, над длинными хвостовыми перьями. Как перья становятся другими – более округлыми, – прежде чем вдруг перейти в заостренный хвост. Как перья на крыльях кажутся длинными и острыми, а перья на теле больше похожи на шепот.

Думаете, легко все это вспомнить?

А нарисовать, думаете, легко? Если вы так думаете, то здорово ошибаетесь.

Я испортил все левое крыло. По-моему, ряды я наметил правильно, а вот черточки для отдельных перьев нарисовал то ли слишком близко друг к другу, то ли еще как-то не так, и когда я загнул их снизу, все это стало похоже на каракули детсадовца, который учится писать шестерки. Нельзя было представить, как крылья с такими перьями рассекают воздух.

Потом я попробовал справиться с перьями на теле, и они вышли более или менее сносно. Тут надо нажимать на карандаш еле-еле, совсем слабенько. Издалека-то они выглядели нормально, только вот чем ближе, тем хуже.

Я взялся за правое крыло, и поначалу казалось, что его я тоже запорю. И я вдруг понял: не надо рисовать каждое перышко! Не надо! Спорим, что вы об этом и не подумали?

Так что вместо нижних рядов самых больших перьев я нарисовал всего-навсего несколько линий и загнул их – и, по-моему, оказалось то, что нужно! Теперь я мог представить, как эти перья скользят по воздуху. Запросто.

Я посмотрел на перья и скатал лист, чтобы спрятать его под кроватью, а потом снова раскатал, чтобы еще раз взглянуть на перья, и наконец опять скатал и спрятал под кроватью. Потом выключил свет, и улегся, заложив руки за голову – на одной так и остался мазок от карандаша, – и стал смотреть в окно. Летнее небо еще не до конца потухло, и птицы перед тем, как уснуть, развели страшную суету. Несколько звездочек уже зажглись.

Я не мог удержаться от улыбки. Просто не мог. Может, с вами такое бывает каждый день, но я думаю, это был первый раз, когда мне не терпелось показать что-то, сделанное моими руками, тому, кому было не наплевать, причем этот человек не был моей матерью. Знаете, что при этом чувствуешь?