Гэри Шмидт - Пока нормально

Я отступил назад, в тень высоких кленов перед библиотекой. И замер. Эти уроды реагируют на движение. Глазки у них у всех маленькие и желтые, как бусинки, но стоит тебе шевельнуться, как они замечают тебя краешком глаза и накидываются всей сворой.

Вот почему я не пошевелился, когда почувствовал, что сверху, из ветвей, на меня шлепнулось что-то большое и мокрое. «Большое» – не то слово, да и «шлепнулось» не очень подходит. Подставьте вместо него «пролилось», и это будет примерно то, что надо. Потом раздался шорох, и ворона полетела прочь, ухмыляясь во весь клюв. Я не шелохнулся. Дерьмо съехало у меня по волосам, вдоль уха, потом по шее и за ворот футболки, но я все равно не двигался. Ждал. И вот наконец – наконец-то! – мистер Спайсер вышел и прикрикнул на них, и брат огрызнулся в ответ и встал на педалях «стингрея» – равновесие он держит здорово, ничего не скажешь, – а потом вдруг посмотрел в мою сторону. У меня прямо сердце в пятки ушло. Я чуть было не сорвался с места. Но тут кто-то что-то сказал – может быть, сам Бог, – и он отвернулся и поехал на велике в другую сторону, а напоследок еще раз крикнул что-то мистеру Спайсеру, урод.

Мое сердце снова выпрыгнуло наверх.

Я подождал в тени, пока он скроется за углом вместе со всей шайкой, а потом поднял руку, чтобы стереть воронье дерьмо.

Но не успел я это сделать, как услыхал голос Лил.

– Ты знаешь, что у тебя полголовы обкакано воронами? – спросила она.

– Ничего не воронами, – сказал я.

– Да ну?

– Не воронами, а вороной. Это была одна ворона. А не много. По-твоему, я стоял тут и ждал, пока меня обкакает целая стая ворон?

– Нет, ты стоял и ждал, пока тебя обкакает только одна ворона. Молодец.

– Я ее не просил.

– А-а.

Знаете, как она сказала «а-а»? Не так, будто пыталась что-то сообразить и вдруг сообразила. А так, будто хотела сказать, что такого придурка, как я, днем с огнем не найдешь, чего я в последнее время уже наслушался.

– Отлично выглядишь, – сказала она. – На твоих черных волосах все очень хорошо видно.

– Спасибо, – сказал я.

– Помочь тебе вытереться? – спросила она.

Между прочим – не то чтобы я думал, что у вас мозги плохо работают, просто хочу убедиться: надеюсь, вы понимаете, что на самом деле она не предлагала мне никакой помощи?

– Нет, – ответил я. – Не надо мне помогать.

– Знаешь, – сказала она, толкая мимо велосипед, – а по-моему, если кому и нужна помощь, так это тебе. Причем срочно. – Она обернулась и посмотрела на меня. – Может, тебе залезть под ороситель? – спросила она и ободряюще улыбнулась.

Я улыбнулся в ответ, глядя, как она уезжает.

Потом я поднял руку и нащупал у себя в волосах птичье дерьмо. Оно уже слегка подсохло, но еще мазалось. Я собрал с волос сколько смог и вытер пальцы о траву. Собрать удалось не очень много, а все остальное засохло.

Так что по дороге домой я и правда залез под ороситель. Это оказалась не такая уж плохая идея.

В третий раз я не выглядел как придурок – по крайней мере, сначала. Я вскапывал клочок земли в саду перед нашей Дырой, и это была тяжелая работа, потому что нашу землю не вскапывали уже миллион лет. Думаете, я вру? Это заняло у меня все утро, а когда я уже почти кончил, на улице появилась Лил верхом на велосипеде. И я увидел у нее в корзинке пакет с растениями.

Просто невероятно. Как будто нам обоим приснился один и тот же сон, или что-то вроде того.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – отозвался я.

– Это прислала моя мама, – сказала она.

– Откуда ты узнала, что я вскапываю грядку под цветы?

Лил слезла с велосипеда и поставила его на подножку.

– Когда дело касается растений, мама творит чудеса. Она все знает. – Лил вынула сверток из корзинки и подняла его вверх. – Маргаритки, – сказала она.

Стебли у них были длинные, и яркие белые цветки свисали из влажной газеты. Мы посадили их вместе. И полили. А потом утрамбовали землю вокруг. Знаете, когда сажаешь цветы вместе, это кое-что значит. Когда мы закончили, маргаритки гордо поднимали перед нашей Дырой свои белые сердечки – и она уже была не так сильно похожа на дыру.

– У меня руки все грязные, – сказала Лил.

Я чуть не взял ее за эти грязные руки. Мне кажется, она бы мне разрешила.

Почему, когда тебе хорошо, обязательно случается что-нибудь такое, что все портит? Почему?

Вот мы стоим там, Лил и я, Лил держит перед собой руки – и надо же было моему брату, этому уроду, прикатить на своем «стингрее» как раз в этот момент! И вот он слезает и смотрит на маргаритки. А потом на нас.