Мария Майерова - Робинзонка

Иногда Блажка не сдерживалась, мрачнела и убегала, грохнув дверями, или грубила матери. И тут мама надолго замыкалась, становилась молчаливой и неразговорчивой. А Блажка вскоре забывала о своем гневе, ее уже мучила совесть, хотя она не призналась бы в этом ни за что на свете.

К счастью, успокаивала тогда себя Блажена, наша мама такая прелесть, она все понимает и ей не нужно, чтобы я у нее просила прощения. От подруг Блажена узнала, что некоторые родители заставляют просить у них извинения, и вся сжималась при мысли, что вдруг и ей придется это делать — просить прощения, когда она убеждена в своей правоте! Правда, когда у Блажки проходило вздорное чувство I протеста и она признавала свою неправоту, она в душе извинялась перед мамой, а мама прекрасно видела по ее покорно опущенному носу, что Блажена признает свою вину.

Нередко Блажене бывало горько и обидно, что мама сердится. Обида была столь сильной, что тонкими, острыми пальцами касалась Блажены даже во сне и нередко будила ее..

Сколько раз так было… А теперь она уже никогда не расскажет маме, как эта боль и горечь мучили ее и еще сильнее мучают сейчас, когда мамы нет и Блаженке некому сказать, что она совсем не бессердечная.

Все сейчас глубоко трогало Блажену, но особенно было горько то, что ей не пришлось проститься с мамой.

Блажа была тогда в лагере на Саз а ве. Эту поездку она прямо выклянчила — ведь ее, единственную дочку, родители не хотели отпускать ни на шаг.

Там, в лагере, находясь среди сверстниц, она всем существом испытывала давно желанные радости: впервые предавалась восхитительному чувству самостоятельности, впервые не чувствовала домашнего крова над головой, впервые по-настоящему ощущала закат солнца, впитывая его, как кисть художника впитывает краски, первый раз, свободно раскинувшись, спала в полуоткрытой палатке и прямо с постели бежала к реке.

За четыре недели Блажена забыла, что она ученица третьего класса д е йвицкой гимназии, что у нее неважно с математикой и придется в каникулы забивать себе голову разными премудростями, чтобы не отстать в четвертом. Она казалась себе лесной феей с ромашками в волосах, танцующей вокруг ночного костра, в отблеске которого все становились сказочными существами из языческих легенд.

Она забыла обо всем так быстро еще и потому, что из дому получала лишь коротенькие письма. Ни отец, ни мама не приехали навестить ее, а ведь к некоторым в первое же воскресенье приезжали, как здесь говорилось, «драгоценные родители», и родительским нежностям и прощаниям не было конца.

И вот эту радость, свободную от всего, что могло как-то беспокоить, мешать, в один миг разрушила телеграмма, ударившая, словно гром среди ясного неба:

«Немедленно отправьте домой Блажену Борову, ее мать опасно больна».

И ее новой радостной жизни внезапно пришел конец.

Девчонки окружили Блажену, сочувствуя ей и с любопытством глазея, так же как глазеют взрослые на уличное несчастье. Блажена растерянно собирала свои вещи и, не выдержав, опустила голову на стол в столовой под открытым небом, прижалась лицом прямо к его деревянной доске, так что весь многолетний рисунок дерева отпечатался у нее на лбу и щеках. Но тут к ней подошла повариха, обняла, и только в ее мягких объятиях Блажена с облегчением разрыдалась. Воспитательница помогла ей уложить вещи, договорилась о повозке, и в назначенное время Блажена тихо уехала, даже не оглянувшись на девочек, которые играли в волейбол и, продолжая игру, лишь помахали ей, услышав стук колес деревенской телеги.

Наверно, с мамой очень плохо, думала по дороге Блажена, если отец не приехал за мной на машине.

Даже кучер своей заботливостью напомнил ей о несчастье. Она ехала, опустив голову, под любопытными взглядами женщин, которым кучер где-то на вокзале шепнул о ее беде. На вокзале она сидела нахмурившись, желая больше всего на свете остаться сейчас наедине со страшной новостью, но так и не могла как следует о ней подумать, безжалостно преследуемая со всех сторон чужими взглядами.

Блажена свободней вздохнула, лишь войдя в вагон, где она полностью была предоставлена своим гнетущим думам.

Она была так занята своими мыслями, что трамваи, улица, дом лестница — все пронеслось у нее перед глазами и под ногами само собой. Ей казалось, что сейчас ее присутствие там, дома, очень нужно и важно, хотя она не знала, почему оно так важно, как не знала вообще, что ей, собственно, надо делать.