Эсфирь Цюрупа - Улица Зелёная

А пока он заглатывал, Капа качалась и чуть было не села на дорожку, потому что он клюнул так сильно, что она едва удержалась на корточках. Но она всё-таки удержалась и рук не опустила, и теперь он склёвывал с её ладоней последние крошки, а Капа заливисто смеялась, потому что ей было щекотно. Потом она встала, обтёрла руки о платье и пошла, а Вельзевул как привязанный вышагивал рядом с ней на своих красных ногах со шпорами и поглядывал по сторонам гордо. На ходу он склюнул у Капы с белого носочка муху, присевшую отдохнуть, и Матвей понял, что у Капы теперь есть верный телохранитель.

— Капа! Доченька! Да разве ж можно убегать из группы?

Это прибежала Алёна Ивановна. Она схватила Капу на руки и понесла, а Вельзевул, встревоженный, бежал за ними до калитки и кричал своё «ко-ко-ко-ко», как курица, у которой отняли любимого цыплёнка. Но ни разу не клюнул Алёну Ивановну. И Матвею подумалось, что никто, никто не мог укротить Вельзевула, а Капа его укротила и перевоспитала…

— Ну-с, где будем копать? — Голос прадеда прервал его мысли.

Прадед нёс лопату. Полы его летнего пиджака развевались. Прадед был полон решимости копать.

— Где вчера колышки поставили, — сказал Матвей.

Вышли на полянку. Трава между колышков была потоптана, измята, на травинках лежали крупицы земли.

— Вельзевул тут, что ли, рылся?

— Или Гамбринус, — неуверенно подсказал Матвей.

— Нет уж, где Гамбринус роет, там ямы остаются…

— Значит, Вельзевул… — робко согласился Матвей.

«Копай, копай скорей, что ж ты не копаешь?» — думал он.

А прадед посмотрел на землю, посмотрел на небо, посмотрел на солнышко.

— А мы под вечер не точно рассчитали, — сказал он. — Тень от яблони сюда достаёт. Может, поищем другое место?

— Нет!!! — в страшном нетерпении закричал Матвей.

Прадед едва не выронил лопату.

— Ты что кричишь?

Матвей смутился:

— Просто я хочу здесь.

— Так я ж предлагаю, где лучше, может, за яблонь… — начал было прадед, но Матвей запрыгал и заорал:

— Нет, здесь! Здесь!

На лице его прадед прочёл необъяснимую тревогу, прямо-таки паническую тревогу.

— Ладно, здесь так здесь, — согласился прадед, в недоумении косясь на правнука, и всадил лопату в землю, прорезав дёрн.

Он поставил на лопату ногу, надавил, вывернул, и пласт отвалился и лёг вверх корешками. Обнажилась коричневая жирная земля, и красный жучок-солдатик поспешно побежал по ней, удирая. Прадед опять воткнул лопату, опять вывернул наружу землю и корни.

Когда же он вывернул третью лопату земли и наклонился, чтобы выбрать из неё и отбросить куски разрезанного зелёного дёрна, под руку ему попалась какая-то трубочка, стянутая чёрной аптечной резинкой.

— Гляди-ка! — заинтересовался он. — Что это?

Приставил лопату к яблоне, поднял трубочку и в удивлении произнёс:

— Берёста!

Он осторожно смахнул с неё землю, обтёр чистым носовым платком, аккуратно снял резиновый ободок и умелыми пальцами раскрыл берёзовый свиток.

— Берестяная грамота, — произнёс он каким-то странным, сдавленным голосом. — Письмо…

— Из глубины веков? — подсказал Матвей, но от волнения у него запершило в горле, и он как-то странно пискнул.

— Гм… — ответил прадед, с трудом разбирая нацарапанные каракули. По лицу его разбежалось множество морщинок и в глазах запрыгали озорные чертенята. Но он нахмурил седые брови, сосредоточенно изучая ценную находку, и сказал серьёзным голосом: — Впервые за всю мою трудовую жизнь я нашёл такую удивительную берестяную грамоту, да, да, впервые…

— Она важная? — немножко заикаясь, спросил Матвей.

— Исключительно важная, — ответил прадед. — Она заставляет сделать важнейшие и неотложные выводы.

Он поглядел на правнука. Физиономия Матвея сияла. Но едва он заметил, что прадед на него смотрит, он тоже насупил свои белёсые брови.

— Гм-гм… — произнёс прадед. — Ты погляди, тут нарисована лошадь, очень похожая на жирафа, точно такая же, как на древней новгородской грамоте, посланной от Онфима к Даниле… У меня руки в земле, достань-ка, правнучек, очки из кармана, надень мне на нос. Попробую прочитать, что тут накорябано.

— А тогда все корябали палочкой, писалом, — обидевшись, сказал Матвей. И надел прадеду на нос очки.

— Ясно, ясно, — ответил прадед. — И это послание писалом писано. Читаю, слушай: «Поклон Кузьме…» Ого! Кузьма, тёзка мой, значит… Дальше непонятные буквы — ФЫ-ФЫ-ЧУ, не знаю, что за ФЫФЫЧУ…