Светлана Пономарева - Фото на развалинах

Сейчас мать играла что-то, название чего я не помнил, не очень быструю музыку, и не грустную — светлую, приятную. Я смотрел на её руки и думал о Наташе. Вспоминал её взгляд, улыбку, как она поправляет волосы, как закидывает сумку на плечо. Потом — шарф, соскальзывающий с её шеи. Я ясно представил Наташу рядом с собой. Как мы стоим с ней рядом на территории ТЭЦ.

Идёт снег, я показываю ей окно, в котором сидел давно-давно, а она смотрит туда и улыбается.

Потом мысли мои перескочили на Виктора Валентиновича. Принесла же его нелёгкая в нашу школу… Наверняка он был большим неудачником. Иначе бы не пошёл в учителя. Учителями работают либо те, кто выбрал эту профессию давным-давно, когда быть педагогом считалось круто, либо те, кто больше нигде не нужен. Очевидно, историк относился ко второму сорту…

Микроволновка уже щёлкнула и выключилась, в животе у меня бурчало, а голова побаливала…

— Лесик!

Музыка прекратилась.

— Лесь, ты меня не слушаешь совсем. Мог бы сразу сказать, что тебе не до меня.

— Я слушал, — устало сказал я, — но уже очень поздно, я вчера всё-таки простыл, и теперь мне фигово. Давай пить чай и спать. Пойдём.

Мать раздражённо хлопнула крышкой пианино. Но потом взяла себя в руки и снова улыбнулась:

— Тогда расскажи мне что-нибудь, пока будем ужинать.

— Что?

— О школе, о девочках, о том, что читаешь. Неужели тебе нечего рассказать?

— В школу я хожу, — сказал я, — книжки читаю. А девочками не интересуюсь, маленький ещё.

На кухне откусил кусок пиццы побольше, чтобы ясно было видно — говорить я сейчас не могу.

— Сына, почему ты такой злой? — мать закурила, и дым от ментоловой сигареты заполнил пространство между нами, создал ещё одну стену кроме той, которую я постоянно ощущал и без дыма… Курила мать торопясь, причмокивая, очень некрасиво. Как будто девчонка, которая не успевает с переменки на урок.

Я сосредоточенно жевал.

— Почему вы все злые, почему? — выпалила мать. — Разве я не заслужила хоть чуточку внимания? Вот ты, Лесь, когда я прихожу вечером, ты хотя бы раз поинтересовался, как мои дела? Ты даже из комнаты не выходишь, если не надо дверь открыть. Тебе противно быть со мной?

Лицо матери стало похожим на античную маску злого героя, сделанную из старой, жёлтой бумаги. Только глаза оживляли её, да одинокая слеза, проползающая по щеке.

— Лесь, скажи, я тебе противна? Я задаю тебе простой вопрос, но ты его игнорируешь. Понимаешь, Лесь, ты единственный для меня родной человек, но даже ты не хочешь со мной говорить! Ты ненавидишь меня, да?

— Пересказать тебе последнюю книжку?

— Почему, почему мне нужно это терпеть? Почему меня спасли, когда я тонула в детстве? Господи, как мне было бы уже хорошо! Если бы вернуться назад, никого, слышишь, никого из вас не было бы в моей жизни! Я бы родила девочку, она бы научилась играть на пианино, она бы не стыдилась говорить со своей матерью.

— Последнее, что я читал, была муть о великом Граале. Толстенная такая книженция, но ничего особенного, — продолжил я спокойно.

— Почему, почему я не такая как все, — мать яростно, нервными движениями смяла сигарету в пепельнице так, что невыкуренный табак из неё полетел во все стороны. — Неужели я нужна только для того, чтобы уколоть меня побольнее? За что, за что?!!

После этого она вскочила и бросилась в спальню.

— О том, что можно найти Грааль и будет полное счастье, — закончил я себе под нос.

Дверь спальни громко хлопнула.

Мама не станет искать Грааль. Она снова достанет бутылку. Если разобраться, Грааль ей не нужен. Как не нужен и я. А нужен — повод, чтобы расстроиться и выпить. Я много читал про такие психологические штучки. Иногда я думаю, что вообще непозволительно много для своего возраста прочёл. Как говорится, меньше знаешь — крепче спишь.

С этой мыслью я выключил на кухне свет и отправился в комнату. Перед тем как лечь, глянул на второй корпус. Наташино окно не светилось.

Я хожу в школу только тогда, когда мне это надо самому. Когда уроки интересные или чтобы из дома смотаться. Словом, когда есть причины идти. И когда эти причины есть, мне ничто не помешает. За ночь мой организм окончательно сдался, к утру я температурил и не мог дышать носом. То есть имел вполне официальный повод остаться дома и полдня валяться в постели. Но, обдумав вчерашнюю ситуацию, я решил, что идти на уроки надо. Чтобы нанести удар по престижу историка. Как это сделать, я ещё не знал, но сделать это было необходимо. Превентивно, так сказать. Опустить его в глазах Наташи как можно ниже и потом уже жить спокойно…