Леонид Моргун - Грис-космоплаватель

– Ой, не открывайте меня! – захныкал Пшук. – Не надо! Ну, пожалуйста!..

– Вы ошибаетесь! – воскликнул Грис. – В нем нет никаких вневров! Отдайте его! Отпустите! – и схватив Пшука, он дернул его к себе. – Не смейте его трогать!

– Отдай мой мешок! – закричал Какубан.

– Он вовсе не твой! И никакой он не мешок, а Пшук!

– Как – Пшук! – возопил Какубан. – Не может быть!..

В это самое мгновение веревка, перетягивающая горловину мешка соскочила и он раскрылся.

Вначале он заколебался, запрыгал, потом зашипел. Прошла секунда, другая… И вдруг…

Из мешка с истошным воплем вылетело жуткого вида существо и, опустившись на землю торжествующе захохотало: – Ага, подлые пираты! Вы хотели бежать? Не выйдет! Да здравствует мой добрый господин Тэрн-Транэр!..

Тут только Грис узнал в нем того самого трехликого монстра, охранявшего Супербот, которого Вергойн ухитрился упрятать в мешок. Одежда его была изодрана в клочья, три его лапы, росшие с трех сторон туловища сжимали по лучемету с толстыми, расширяющимися стволами. Рявкнув: «Бей пиратов!» – чудовище с диким хохотом нажало сразу на три гашетки…

«Ложись!» – телепортировал Пшук. Грис упал на землю и заткнул уши руками. В тот же миг раздался ужасающий грохот, жаркое пламя опалило его затылок, засвистели пули, загрохотали орудия. – «Ползи под Супербот, живее!..»

Преодолев по-пластунски десять-двенадцать метров, Грис забрался под трап и с опаской выглянул наружу. Трехликий как заведенный прыгал по поляне, безостановочно паля изо всех своих лучеметов и ругаясь одновременно тремя пастями на трех языках, время от времени провозглашая: «Слава Какубану!» Сам же Какубан с истошным карканьем носился над ним, время от времени посылая в него молнии, которые без особого эффекта отскакивали от широкого блюдцеобразного шлема чудовища. Царские солдаты обстреливали его изо всех видов оружия, не причиняя ему, впрочем, заметного вреда. Бой продолжался.

Ему приснилась тропинка. Затейливо извиваясь, она сбегала с пригорка, на котором стоял он, обычный земной мальчик, с обычным земным именем Гриша, которого порой звали Гриськой, в обычных потрепанных штанах и выцветшей ковбойке безо всяких следов мешковатого скафандра из метаморфической ткани. Он стоял и смотрел как тропинка сбегает вниз, вниз, мимо куста волчьих ягод, мимо оврага, на дне которого журчал родничок, мимо зарослей ежевики, мимо валуна, на котором он когда-то тщетно старался высечь свое имя, прямо к крыльцу родного дома, где мама не спеша выбивала половичок. Потом она остановилась, выпрямилась, поднесла руку к глазам, огораживая их от яркого солнца, и вгляделась вдаль. «Мама! Мама!..» – закричал Грис, не веря собственному счастью. Закричал и… проснулся. Вокруг было темно, тесно и сыро. И сразу же сон отошел и вспомнились события минувшей ночи: предательство Супербота, посадка на дворцовую клумбу, встреча с заводным царем и Старым Какубаном, от которых он избавился благодаря неожиданному появлению трехликого чудища.

Потом они с Пшуком еще долго бежали по парку, пробирались через ограды и заросли колючих кустарников, где каждая веточка немедленно поднимала тревогу и старалась побольнее уколоть. А потом была ограда, через которую Пшук его перенес, и они еще летели и летели, пока мешок не выбился из сил, и тогда его понес Грис через рвы и канавы, и снова канавы, и снова рвы, они бежали, зарываясь порой в охапки прелых листьев, в какие-то сети, и еще долго за их спинами небо разгоралось длинными лучами прожекторов, взрывалось клубами огня и дыма, распарывалось светящимися точками трассирующих пуль. Так они бежали до тех пор, пока совершенно не изнемогли и не в силах были сделать уж ни единого шага. Тогда по совету Пшука они забрались в какой-то ящик и Грис, постелив под себя своего верного спутника улегся на горе объемистых, необычайно теплых и чем-то похожих на свеклу клубней.

Пшук был очень мягким и теплым на ощупь, иногда в глубине его прокатывалась какая-то странная волна, похожая на воздух, и тогда у мальчика замирало сердце. Кто знал, что еще «такое» может таиться в глубине этого грубо сотканного матерчатого тела? Над этим, пожалуй, стоило бы поразмышлять. Однако ввиду того, что и сам Пшук день-деньской занимался размышлениями по поводу собственной, чрезвычайно его занимавшей, персоны, Грис не стал в эти рассуждения вмешиваться и счел за лучшее оглядеться, тем более, что в ящике значительно посветлело.