Константин Махров - Сердца первое волнение

Увидя десятиклассника, торчащего у двери без дела, они двинулись к нему и поставили вопрос ребром: дадут негритятам учиться или нет?

— Откуда я могу знать? — изумился Степан.

— Ты должен знать, — солидно сказал крепыш, — ты в десятом, а мы — в пятом. В «Пионерской правде» пишут, что ихние сенаторы приказали этих солдат арестовать.

— А народ? — петухом наскакивал на него вихрастый. — Народ не даст. Не даст ведь? — требовал он ответа у Степана.

— Я не следил за этими событиями… — начал было Степан, уже оттесненный всеобщей толкотней от двери.

— Как не следил? — вознегодовали ребята. — Все люди во всем мире следят, а ты…

— Я думаю, — сказал Степан, — что в конечном итоге народ победит.

— Ну и надумал! — присвистнул крепыш. — Это и мы знаем; а вот когда? как? Тоже мне… десятиклассник! Пошли, Пантелей…

— Пошли, Сергей, — досадливо махнул рукой вихрастый.

Степан почесал затылок и, не без одобрения, правда, прикрытого ворчливым тоном, сказал им вдогонку:

— Тоже мне… международники! — и повернулся к своему посту. И ужаснулся: учительница открывала дверь. «Ворона!» — ругнул он себя.

…В первой паре шли Анатолий Черемисин и Надежда Грудцева.

Это не был настоящий танец, а так, шутка, озорство, что сразу и определила Маргарита Михайловна, войдя в класс; но и озоруя, Надя танцевала прекрасно, с увлечением. Стройная, высокая, под стать своему кавалеру, она словно не кружилась, а летела по классу, полному осеннего солнца. Ноги ее, в красных туфельках, делали легкие, быстрые движения, задорно отбивали такт; правая — свободная — рука то придерживала платье, то ложилась на плечо Анатолия, и вся фигура ее жила, стремилась вперед, дышала счастьем.

«Ах, хороша!» — невольно подумала учительница, еще никем не замеченная.

— Ты знаешь, что сказал о танцах Байрон? — танцуя, говорил Анатолий. — «Танцы — это искусство поражать сердца ногами»…

— Не смеши, — смеясь, отвечала она. — И не путайся ногами.

Она чувствовала, что танцует хорошо, что все смотрят на нее с восхищением, и была счастлива.

— Кончу школу — пойду в балет.

— А я в садоводы, чтобы засыпать тебя цветами!

— Товарищи! — раздался голос. — Прекращайте вращение! Равнение на дверь.

Маргарита Михайловна…

Дежурный! Разиня!

Танцоры в одну секунду разбежались кто куда. Надя оказалась возле учительского стола. Лицо ее, овальное, белое, с темными дужками бровей, с высоким лбом и мягкими щечками, порозовело; синие глаза поблескивали озорно, ярко, с вишневых губ не сходила улыбка.

Маргарита Михайловна укоризненно покачала головой, сказала что-то назидательно-увещевательное и вышла.

По классу пронесся вздох облегчения. А музыка уже кончилась.

Надя смотрела в окно. Отсюда хорошо была видна большая клумба, на которой доцветали гладиолусы, астры в россыпи оранжевых ноготков. Молодые яблони тихо шелестели еще оставшимися кое-где на ветвях серыми листьями. Ветер доносил с огорода пряный запах картофельной ботвы и земли, покрытой в тенистых местах голубоватым инеем. Вдали синели горы, небо было ясное, серебристое. В душу просилось нежное, грустное чувство. Лето уходило, уже ушло; впереди — осень, дожди, длинная зима… уроки, нагрузки. А еще хотелось побродить по лесам, по горам, кататься на лодке, проводить вечера у походных костров и не думать, что завтра… геометрия, стилистика. Ох!

— Толя! Иди сюда, — позвала она Черемисина.

Надя увидела устремленный на нее из-под очков в черной роговой оправе строгий взгляд Клары Зондеевой, и что-то словно кольнуло ее.

— Ну, скорее! — прикрикнула она на Черемисина, который с трудом вытаскивал ноги из-под парты. — Ах, какой неуклюжий! Дал же бог такие длинные нижние конечности! — Анатолий подошел. — Смотри, какие гладиолусы, — вон те, на верхушке клумбы. Это я сажала весной. Красивые, правда?

— Очень, — согласился Анатолий. — Раз это сажала ты, значит…

— Значит — ничего не значит! — немедленно рассердилась Надя, обиженная тем, что он не понял того, что было у нее на душе. — Они лучше всех — вот и всё.

Анатолий пожал плечами и сделал движение, чтобы уйти.

— Куда же ты? Я вчера долго не могла заснуть, — тише и весьма доверительно добавила она, положив свою руку на его руку. — А в окно светила луна, круглая, как апельсин.

— «И следила по тучам игру…» — шутливо запел Анатолий.

— Не паясничай. Нет, я думала об… об одном человеке, который… мне очень нравится.

«Если бы это был я!» — тайком вздохнул Анатолий.