Эсфирь Цюрупа - Друзья мои мальчишки

У Никиты даже дыхание перехватывает: значит, и милиционер его знает? Он ступает на тротуар. А милиционер поднимает руку, и — помните, как фокусник в цирке выпускает из рукава стаю голубей? — так и милиционер выпускает из-под руки быструю свору машин. Они рвутся вперёд с фырканьем и рокотом, а когда проезжают и в воздухе остаётся от них только сиреневый дымок, Никита идёт дальше. Идёт и важничает: «Это я иду, один иду, сам иду, без никого иду». Самый низенький из всех прохожих, с мешком для калош на спине, он первый раз в жизни один, без мамы, без сестры Марины, отражается в стёклах витрин.

Тут снова начинает сыпать противный мелкий дождь.

Никита снимает мешок со спины, вынимает свои блестящие калоши, ставит их на тротуар и влезает в них обеими ногами.

И, когда он делает первый шаг вперёд по Садовому кольцу, у которого, может быть, есть конец, а может быть, и нет, — позади него на мокром асфальте остаются два светлых сухих островка. Но они быстро становятся рябыми от капель и наконец пропадают совсем, такие же мокрые, как весь тротуар. Пропадают, будто и не были только что на этом месте две новенькие калоши, будто не вставил в них ноги мальчик Никита, будто не отправился он отсюда в далёкое путешествие.

— Мама, он не пришёл! Я бегала в детский сад, но там только сторожиха. Она сказала: «Его и след простыл!»

— Что же делать? — ответила мама, и Марина услыхала, как голос в телефонной трубке дрогнул. — Что же делать? Сбегай поскорей к Лопатиным — может быть, он зашёл к Серёже? И сейчас же, как узнаешь, позвони мне, сейчас же, Марина…

— Хорошо, мамочка, я схожу. Но уж если он там, я надеру ему уши!

— Не говори глупостей! — оборвала мама. — Я волнуюсь, а она…

Уж если мама говорит «она» вместо «ты», значит, сердится. Поэтому Марина понимает, что уши и на этот раз драть не придётся. Она давно собиралась это сделать при подходящем случае. Подходящих случаев было много, но мама мешает. Мама, конечно, слишком мягко воспитывает Никиту.

Марине тринадцать лет. У неё светлая коса, такая толстая, что лежит на спине совсем неподвижно, ровно посредине, меж тоненьких лопаток. Марина гордится своей косой и чистыми, без помарок, тетрадками. Она гордится своим красным галстуком и каждое утро разглаживает его утюгом.

Марина уверена, что она одна на свете точно знает, что хорошо и что плохо, как надо и как не надо. В классе 6 «Б», где её избрали старостой, она воспитывает всех так усиленно, что мальчишки уже стали показывать ей язык и обещали окунуть косу в чернильницу…

— Хорошо, мамочка, я схожу к Лопатиным.

А в это время Никита шагает в калошах по мокрому широкому тротуару. Он шагает уже давно, и ноги спрашивают его всё настойчивее, не повернуть ли обратно. Никита не слушает их. Он обдумывает своё первое, очень важное открытие. Ведь все путешественники обязательно делают открытия. Вот и Никита сделал: оказывается, на этом кольце чудеса происходят только в сухую погоду. Как только пошёл дождь, он, знатный человек, отличник Никита Кругликов, опять стал для всех прохожих просто неизвестным мальчиком в расстёгнутой драповой курточке, в новых блестящих калошах и с каплями дождя на коротеньком носу.

Стоп! Тротуар кончился. Он привёл Никиту на большую площадь. Тут стоит дом такой вышины, что верхние его окна и золотая звезда на верхушке прячутся в тучах. На площади встречаются четыре улицы. Они шумят и мчатся, как бурные реки. Посредине висит светофор. По его сигналу одна улица-река останавливает свой бег, а другая пересекает площадь и стучит, и гудит, и рокочет сотнями автомобильных моторов.

Никите вдруг становится грустно. Он чувствует себя маленьким на большой площади, под дождём. Ему даже кажется, что он потерялся, совсем потерялся, навсегда. И больше никогда не увидит свой родной дом с медной ручкой на двери! И маму. И Марину. Но это лишь минута слабости. Вот зажигается зелёный свет для пешеходов, все идут, и Никита идёт вместе со всеми и оказывается у подножия высокого дома. Земля здесь вся перерыта, идти неудобно — того и гляди, провалишься в рыхлый грунт по колено.

Никита стоит, задрав голову, и старается сосчитать этажи. Но, во-первых, он умеет считать только до двадцати, а этажей больше. Во-вторых, в глаза сыплет дождь. В-третьих…

— Эй, малыш, шапку потерял!

Кто-то огромный — наверно, великан — загораживает от Никиты весь высокий дом, даже золотую звезду на самой верхушке.