Эсфирь Цюрупа - Друзья мои мальчишки

И там нашли трубочки. Из берёсты. Они от старости так крепко скрутились — никак не развернёшь. Учёные придумали вымачивать их в горячей воде, чтобы помягчели. А потом осторожно раскрыли и увидали: внутри нацарапаны старинные буквы. Оказалось — это письма, грамоты называются. Их новгородцы писали почти тысячу лет назад…

— А кому писали? — замирая от восторга, спросил Дёмочкин.

— Не тебе, — пропищал Пискля.

— Друг дружке писали, — объяснил Матвей. — А теперь эти письма получили мы. Прадед их называет — письма из глубины веков.

Под стеклом они старались разобрать буквы. Но только некоторые были знакомы, а другие очень странные, непонятные. Поэтому слова никак не складывались. Но Матвей уже давно знал всё, что тут написано, наизусть.

— «У кого кони, те плохи, а у иных нет. Как господин жалуешь крестьян?» — прочитал Матвей. И объяснил, как сам знал от прадеда: — Значит, плохо заботишься, господин-барин, о своих крестьянах, у одного кони плохи, а у других и совсем нет…

Дёмочкин поглядел на Матвея своими задумчивыми глазами:

— А как же им совсем без коня? Ведь у них ни велосипеда, ни трактора нету…

— Вот и плохо, — подтвердил Панков.

— А чем они буквы царапали? — пропищал Пискля.

Матвей знал, чем царапали.

— Палочками острыми. Назывались — писала. Их тоже нашли.

— Можно и гвоздём нацарапать, а лучше — шариковой ручкой, — пропищал Пискля.

Не было тогда шариковых ручек, и бумагу ещё не изобрели. Потому и писали на берёсте. Бестолковый этот Пискля, ничего не понимает.

— Ты балда, — сказал Панков Пискле.

— Ты са-а-ам… — начал было Пискля, но их перебил взволнованный шёпот Дёмочкина:

— Ой, лошадь… Или жираф…

Они поскорей перешли к той берёсте, которую он разглядывал. На ней была нарисована удивительная фигура, и правда не то лошадь, не то жираф. Туловище длинное, прямое, будто сложено из спичек, и под ним четыре прямые, как спички, ноги — все в ряд. И шея длинная, как у жирафа, но прямая, как палка, а на ней маленькая четырёхугольная голова. И только хвост закручен колечком, и в него вставлен плакат, а на плакате нацарапано…

— «Поклон от Онфима ко Даниле», — наизусть прочитал Матвей.

— А кто такой Онфим? — спросил Панков.

— А Данила кто? — спросил Пискля.

А Дёмочкин задумчиво всё глядел и глядел на коня-жирафа, у которого повод не висел, а стоял перед конём сам по себе, как антенна.

Про Онфима Матвей рассказал с удовольствием. Потому что Онфим был мальчик, ученик. Он уже умел писать на своём древнерусском языке, от него осталось много берестяных грамот.

А на этой берёсте Онфим написал письмо своему другу Даниле. И нарисовал ему в подарок такую необыкновенную лошадь. Наверно, всё-таки лошадь, а не жираф, потому что где он мог видеть жирафа? В Новгороде и вокруг они не водятся, зоопарка там ещё не было, и телевизоров тоже не было…

— Про берёсты прадед пишет учёную книгу. Как напишет, так все их отдаст обратно в музей, они в музее хранятся.

— А где он? — спросил Дёмочкин.

— Кто — музей или прадед? Музей в городе, а прадед футбол смотрит.

— Нет, — Дёмочкин затряс кудряшками, — где Онфим?

Матвей удивился:

— Чудак! Он жил почти тысячу лет назад! Это очень давно. Тогда ещё даже метро не было.

Пискля хихикнул:

— Подай ему Онфима! Он же исторический!

Панков посмотрел в растерянное лицо Дёмочкина:

— Маленький, что ли, не знаешь? Все люди потом умирают, а рождаются другие.

— А Онфим? — спросил совсем грустный Дёмочкин.

И вдруг Матвей понял: Дёмочкин хочет, чтоб сейчас, сегодня жил в нашей счастливой стране мальчик Онфим, который нарисовал эту весёлую лошадь с закрученным хвостом. Матвею так сильно захотелось утешить Дёмочкина, что он стал быстро рассказывать про Онфима такое, чего и сам раньше не знал. Как вырос Онфим, как стал большим и сильным, как заставил он злых и жадных господ раздать крестьянам самых лучших коней. А когда полезли на Новгород враги, Онфим палил в них чугунными ядрами из чугунных пушек. А в другой раз скакал за врагами на коне и врукопашную разметал десятерых врагов одной рукой. И он стал богатырь. Гусляры ходили с гуслями по всей Древней Руси и пели про него песни. И когда он сделался старым-престарым, у него было пятьдесят внуков и сто правнуков. И у него выросла борода до самой земли, правнуки по ней взбирались к нему на плечи. А Онфиму от них было щекотно ушам, и он хохотал так громко, что все волки, которые подходили к стенам Новгорода, в страхе разбегались…