— В среду? А до среды вот… — Мишка, развернувшись, ударил Ваську по спине, — получай сдачи. Васька только крякнул.
* * *
В среду встал на рассвете. Пошел для чего-то на речку. Попробовал босой ногой воду.
— Холодна.
Все-таки решил выкупаться. Стянул с себя рубашку, постоял немного, потом раздумал. Снова оделся. Медленно побрел в лагерь. Пионеры еще спали. Только двое дежурных сидели у потухающего костра и клевали носом.
— Это ты стихи сочиняешь? — спросил один Ваську.
— Я.
— Поэт, значит?
— Я… не знаю.
Из палаток стали вылезать заспанные пионеры. Николай увидел Ваську.
— Э, да ты рано как.
— Я насчет стиха.
— Ладно. Знаю. Подожди тут. Я сейчас.
Николай вернулся с какой-то длинной трубкой.
— На вот, смотри, — сказал он и развернул трубку.
— Нарисовано что-то, — сказал Васька и стал рассматривать, рисунки.
— Не туда смотришь, — улыбнулся Николай, а пионеры засмеялись, — вот сюда смотри. Стихи тут твои написаны.
— Мои?
— Вот я тебе прочитаю, а ты слушай.
Николай читал, а Васька весь насторожился. Боялся слово пропустить. Сердце у него сильно билось.
— Ну… пускай кто другой прочитает, — сказал он, когда Николай кончил.
Несколько раз читали Ваське его стихи пионеры, а он стоял красный. Почему-то хотелось плакать. Но крепился. Стыдно было перед пионерами.
Наконец, Васька окончательно убедился, что его стихи в стенгазете, и что они по-нравились пионерам. Отошел в сторонку и ткнулся лицом в дерево. Заплакал.
Николай подошел к Ваське и тронул его за плечо.
— Ты чего ж?
Васька ничего не ответил, повел плечами и заплакал еще сильнее. Потом обернулся, вытер слёзы рукавом, шагнул два шага вперед и прерывающимся голосом заговорил:
— Я ей, бабке, давно говорю: «Отдай в школу»… а она не хочет… а я вот свои стихи прочитать не умею… свои стихи… а теперь я ей покажу… из дому сбегу, жрать не буду, а учиться буду… вот… Сорвался с места, пробежал несколько шагов, остановился и крикнул пионерам:
— Я ей скажу: не хочешь, чтоб я учился — убегу к пионерам. К вам. При-ме-те?
— Примем, — закричали в ответ пионеры. — При-ходи-и!