Геннадий Киселев - Кулисы, или Посторонним вход разрешен!

Наконец наступил день, когда должен был решиться вопрос: кому играть принца? Решился он на удивление просто. Шурка сам предложил Косте принца отдать мне. Он признал — у меня это получается лучше. Костя растрогался и сказал, что рад за нас всех, что у нас сложился коллектив единомышленников, что время репетиций мы провели с огромной пользой для себя.

Я своего добился. Но почему-то победа меня не обрадовала. Может, потому, что я только притворялся Шуркиным единомышленником.

А за вторую четверть по алгебре мне поставили двойку. Я начал подумывать о том, как бы всё честно рассказать маме, а принцем пусть Костя назначает Шурку. Он действительно оказался лучшим другом, чем я. Но я никому ничего не сказал и в день новогоднего утренника с огромной тяжестью на душе отправился в школу.

Я уже надел костюм, когда в класс вошли Костя с Шуркой. Я сразу понял, сейчас состоится тот самый разговор, о котором я думал все эти дни. И не ошибся.

— Ты, как всегда, первый, — приветственно кивнул мне Костя, — поэтому я пришел поговорить с тобой с глазу на глаз. Исключение делаю только для Шурки. Ему необходимо присутствовать при нашем разговоре, ты не против?

У меня еще было время самому сказать всю правду, но я смалодушничал и спросил:

— О чем будет разговор?

— Завидую твоей выдержке, — усмехнулся Костя. — Мне лично изменила она на комитете комсомола, когда меня спросили, почему роль положительного героя в нашем спектакле играет двоечник и врун.

Я опустил голову. Костя знал все. Но именно теперь, вопреки всему, мне очень захотелось сыграть принца.

— Я снимаю тебя, Метёлкин, с роли принца. И если я это делаю не публично, а один на один, то только потому, что добросовестнее тебя в нашем коллективе не было. И запомни на всю жизнь простую истину: ложь и искусство несовместимы, — Костя отвернулся от меня.

Представляю, как жалко я в эту минуту выглядел. Честное слово, мне очень хотелось подойти к Косте и сказать, что до этой истины я дошел самостоятельно… Но было поздно, да и Костя мне бы все равно не поверил.

— И еще, Метёлкин, — Костя смущенно посмотрел на меня, — ты не откажешь Шуре в своем костюме? Новый, как ты понимаешь, мы сейчас сделать не в силах. За помощью к папе Шура обращаться не хочет. А ребятам я скажу, что ты заболел.

— Не надо! — выкрикнул я. — Ты же сам говорил, ложь и искусство несовместимы!

— Ты, Метёлкин, все просто на лету схватываешь, — только и развел руками Костя.

Я начал снимать туфли…

— Не надо, — остановил меня Шурка, — я не буду играть принца.

— Как это не будешь? — обалдело уставился на Шурку Костя. — Что это за фокусы?

— Очень просто. Я знал, что Серёжа получает двойки, знал, что он прячет дневник. Знал и молчал. Молчал потому, что хотел с ним подружиться. Мне показалось, что так должны поступать настоящие друзья. Оказалось, так поступают трусы и предатели. Какой же я после этого принц?

— Да-а-а… — протянул Костя. — Все с ног на голову поставил. Но в том, что ты сказал, здравый смысл есть. Определенно есть. Надо будет поговорить с ребятами. Все-таки мы коллектив единомышленников. Признаю, я был неправ, когда решил потихоньку от всех предложить принца тебе. Играй, Метёлкин, но учти, серьезный разговор у нас с тобой еще впереди, при всем коллективе.

Мы остались с Шуркой одни.

— Не понимаю, — задумчиво сказал я, — что на меня нашло? Чего я врал-то все время?

— Наверное, ты заболел театром, — пожал плечами Шурка.

— Как это?

— Так мой папа сказал, когда такие чудеса творились со мной после того, как я сыграл роль мальчишки-поводыря. Меня так захвалили, что мне казаться стало — гениальный артист, уроки можно не учить, оставшуюся жизнь провести за кулисами. — Ты про это? — я ткнулся лбом в кулак.

— А-а-а, — заулыбался Шурка, — про это тоже.

Мы рассмеялись.

Принца я сыграл. Нам очень сильно хлопали, приглашали выходить еще и еще. Но я побоялся, что Костя захочет устроить серьезный разговор со мной и остальными ребятами. Поэтому я сбежал. В коридоре меня догнал Петька.

— Ты куда? — спросил он.

— Понимаешь, Петька, — вздохнул я, — мне с мамой поговорить надо. Я пойду домой, а ты оставайся.

— Не, — вздохнул Петька, — я с тобой.

Мы пошли прохладным коридором. Паркет под нашими ногами блестел раскатанным льдом.

— Наперегонки? — предложил Петька.

— Наперегонки! — согласился я.

Мы разбежались, и…

Раздался треск, я растянулся и покатился на животе. И тут мне словно снежок за шиворот бросили. Туфли! Я не снял мамины туфли! Но было поздно. Одна туфля торчала на задранной ноге, другая, с отломанным каблуком, словно разбитая сосулька, печально отражалась на зеркальной поверхности паркета.