Владимир Санин - Когда я был мальчишкой

– На,– Лида презрительно сунула мне листок.– Отрастил на губе пучок травы… кавалер! Следующий раз придешь – водой окачу.

– Приду, если трактором приволокут,– пообещал я.

– А ну, марш отсюда!– прогремел доктор.– Ни пуха ни пера, фронтовики.

Но нас уже не надо было гнать. Через полчаса мы снова были у военкома, он отвел нас в отдел, приказал выписать повестки, благословил и крепко пожал наши руки.

– Завтра в девять ноль-ноль явиться с вещами! Это произошло двадцать пятого февраля 1945 года.

ЩЕНКИ В ВОДЕ

Пересыльный пункт размещался в бывшей школе. Перегородки между классами были убраны, и на двухэтажных нарах, сплошь покрытых соломенными матрасами, сидели, лежали, спали, читали, беседовали и резались в карты сотни две людей.

Мы еще не остыли от возбуждения, переживали прощание с мамами, которых заверили – ложь во спасение,– что едем в танковое училище. Мамы не верили и плакали, мы злились и святотатственно клялись. Мы курили добытый на толкучке «Беломор» и болтали без умолку, без всякой логики и связи. Наши разгоряченные головы никак не могли переварить столь внезапный поворот судьбы. Мы, вчера еще вольные птицы, еще не полностью сознавали, что больше не принадлежим самим себе, что стали крохотными и различимыми лишь под микроскопом кровяными шариками, которые гигантский военный организм гонит по своим венам и артериям. Мы убеждали себя, что счастливы, а на деле были сбиты с толку. Нас окружали совершенно незнакомые люди, наши будущие товарищи – кто они? Калейдоскоп лиц – симпатичных и неприятных, спокойных и встревоженных, одухотворенных и туповатых; вот этот с медалью «За отвагу» и с гитарой – бывший фронтовик, из госпиталя, наверное; эти трое, что шумно «забивают козла»,– вчерашние ремесленники, в сильно поношенных гимнастерках мышиного цвета; этот папаша в аккуратно залатанном шевиотовом костюме – токарь или фрезеровщик, руки изрезаны еще не зажившими царапинами от стружки. Разношерстная компания чужих друг другу людей, которых завтра породнит одинаковая форма, строй, совместная жизнь и общая участь. Кто знает – с кем-то из них нам идти в атаку, кто-то из них нас выручит, перевяжет, вынесет или бросит на поле боя.

– С этим бы я в разведку не пошел,– важно сообщил мне Сашка, показывая глазами на щуплого и сонного солдата, который меланхолически жевал домашние лепешки и время от времени зверски зевал.

– А он бы с тобой пошел? – насмешливо спросил наш сосед сержант. Пока мы болтали, он проснулся, сбросил с головы полу шинели и, лежа на боку, крутил цигарку. – Пашка, поди сюда! Этот малец не хочет с тобой идти в разведку.

Пашка, тот самый щуплый солдат, подсел к нам, продолжая жевать лепешку.

– И правильно сделаешь, паря, со мной не ходи. В разведке, понимаешь, это, по грязи ползешь, костюм испачкать недолго. И немцы опять же без совести шпарят. А еще, понимаешь, это, гранатой оглушат и в свой фатерланд загонят. Лучше, паря, иди на кухню.

Уничтожив багрового от стыда Сашку, солдат широко зевнул, улегся к себе на нары и быстро захрапел. Глядя на Сашкино лицо, сержант засмеялся, довольный. Я угостил его папиросой.

– Вы на Пашку не обижайтесь,– утешил сержант, затягиваясь.– Он и в госпитале был такой глумливый, хотя по морде и не скажешь. И в чем душа держится? Весь в шрамах, как старая собака.

– И ордена есть? – извиняющимся тоном спросил Сашка.

– Кажись, две штуки,– сержант погасил папиросу.– Отвык, горло дерет. Переходите, мальцы, на махру – здоровее.

И вновь укутался с головой шинелью.

– Влип,– самокритично признал Сашка.

Нам было стыдно до слез, но урок мы запомнили.

Я много раз вспоминал солдата Пашку, когда годы спустя какой-нибудь трепач со здоровой глоткой орал на собрании: «Таких мы с собой в коммунизм не возьмем!» Да погоди ты, горлохват, а может, это я с тобой не хочу идти в коммунизм? Может, из-за таких пустозвонов, как ты, мы вместо сотни сельских клубов строим один никому не нужный дворец-пирамиду и покрываем дороги вместо бетона твоим никчемным звоном? Ему, видишь ли, со мной не по пути. Так иди своим, вместе с такими же трепачами, и не мешай мне идти другим. Ничего, и на тебя Пашка найдется…

– В помещении не курить! – в десятый раз послышался в дверях голос старшины.– На губу отконвоирую!

Все продолжали курить: людей, которые едут в запасной полк, гауптвахтой не очень-то напугаешь.

– Старшина, когда нас отправлять будут? Надоело.

– На тот свет торопишься? Там тоже, скажу тебе, не малина.