Йозеф Томан: Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

Дорога по иссушенной красной земле вдоль правого берега Гвадалквивира... В приречных камышах, подобные идолам, стоят на одной ноге розовые фламинго. В воздухе дрожит марево. И кровавые цветы кактусов вдоль дороги, будто кто-то израненный спасался бегством через эти заросли.

Тучи москитов набрасываются на ляжки коня, высоко над всадником кружит коршун, высоко над коршуном выгнулся белый свод небес, и кипит на нем раскаленный солнечный диск.

В Виллареале догнал Мигель Франсиско, который от изумления и страха за молодого господина не в состоянии закрыть рот. Мигель отклонил его просьбы вернуться домой, поел с людьми вяленой рыбы и сыра - и в седло!

С наступлением сумерек перевозчик перевез их на большом пароме через реку к Бренесу.

В то же самое время к Бренесу приближалось и судно.

Каталинон издали узнал сына своего господина и побежал к нему, презрев усталость.

- Господин, дорогой мой господин! - ликует Каталинон, целуя Мигеля.

- Привет тебе, Каталинон. Добро пожаловать из дальних стран.

- Гой, гой! - раздаются на берегу голоса - то пастухи со своими стадами возвращаются в Бренес, окликают путников. - Где будете ночевать?

- У вас, - отвечает Франсиско, - в Бренесе, на старом постоялом дворе "У святых братьев".

Затем причалили судно, наказав перевозчику сторожить его.

* * *

Перед постоялым двором придорожный камень римской эпохи, иссеченный временем гранитный столб с римскими цифрами - они стерлись, они едва различимы, зато ниже хорошо заметны арабские цифры.

Здесь, на этом перекрестке, скрещиваются пути севильских горожан, горцев с Падре Каро, пастухов из Эль-Арахала, эстремадурских ремесленников и купцов, возвращающихся из Африки и плывущих вверх по реке, в Кордову или Толедо, с драгоценными товарами.

Когда-то по этим дорогам глухо отдавалась поступь римских легионов, половодьем валили по ним войска вандалов и визиготов, гарцевали жеребцы арабских халифов, шагали наемники их католических величеств Фердинанда и Изабеллы - и все, что осталось еще вдоль дорог, напоминает о тех временах.

До сих пор не выветрился мавританский дух на постоялом дворе "У святых братьев". Быть может, дух этот сохраняет текучая вода в фонтане посреди двора и в фонтанах внутренних помещений. Или цветущий вдоль стен шафран, или закопченный веками потолок, с которого свисают тончайшей чеканки светильники.

Въехали во двор через широкие ворота, спрыгнули с седел, и Франсиско отвел лошадей в просторную конюшню.

Во дворе, вокруг фонтана, суета, как на базаре: лошади, мулы, ослы, и снова лошади, повозки с овощами и фруктами, корзины с рыбой, носилки какого-то сановника, кипы товаров, люди - белые, русые, каштановые, черные, бритые и бородатые, монахи, нищие, дворяне, потаскушки, пастухи, рыбаки, латники - все голоса, все краски жаркой страны.

Хозяйка, узнав по вооружению знатных гостей, вышла их встретить.

- Сын дона Томаса из Маньяры!

Хозяин, по имени Титус, весит больше, чем три мешка кукурузы. В обхвате он объемистей бочки, живот его толще тугой перины горцев с Морены, его лицо - о, лица нет, только блин, круглая груда жира с отверстиями рта, ноздрей и глаз, похожих на глаза василиска. И сидит этот бурдюк за столиком, принимает деньги, и столь непоколебим вид его, что вы могли бы поклясться - эта куча сала и мяса торчит тут со времен Кая Юлия Цезаря.

Титус, оповещенный женой, прогремел льстивое приветствие басом, соразмерным его толщине:

- Какая честь! Какое счастье! Никогда до сих пор не увлажнялись глаза мои, и вот я плачу! Взгляни, о господин, на эти слезы счастья и позволь поцеловать твою руку. Это большое помещение для простых путников и недостойно тебя. Проводи, жена, сеньора графа в желтую комнату. Ступай, благородный сеньор, за моей женой и будь господином в моем доме!

* * *

В малом помещении с занавесями из желтой материи уютно. Оловянные подсвечники с восковыми свечами, оловянные кубки с вином. Посередине каменного пола струится прохладная вода, освежая воздух.

Хозяйка, войдя, возгласила:

- Его милость дон Мигель, граф Маньяра, сын дона Томаса!

Гости, до того шумно беседовавшие, стихли. Центром компании был работорговец Эмилио, веселившийся в компании двух женщин и трех мужчин.

Дон Эмилио встал и, низко кланяясь, приблизился к Мигелю:

- О! Будущий повелитель Маньяры! Выдающийся сын выдающегося отца! Гордость Андалузии! Еще дитя, но уже - муж. Привет тебе, граф, удостой меня чести побыть в твоем обществе!