Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

Тогда сломилась вся его гордость, как соломинка, и он пал на колени в страстное мольбе.

Хиролама глядит на него и думает о смерти.

Вот близок конец. Мигель останется один. Но, быть может, со мною он испытал хоть немного счастья. Он возвращается к богу. И меняется! Он меняется!

В разгар молитвы морозом схватило мысли Мигеля. Он понял, он задрожал. Попытался встать. Колени подгибаются, ноги не служат, руки напрасно ищут опоры в пустоте, и Мигель, ковыляя по комнате, ловит воздух ртом - его ослепило сознание, страшнее самой смерти.

Так вот твоя месть мне, боже?!

Вот по какому месту ты ударял меня?!

Мигель не может вздохнуть, он рвет платье у ворота, и боль, до сих пор немая, вырывается наружу.

Шатаясь, он кинулся к Распятому:

- Ты не бог! Ты дьявол! Кровожадный дьявол!..

Он мечется в страшной боли. Глаза, ослепленные ужасом, видят разверстую пропасть, и над нею - гневный господен лик. Как безжалостен его гнев! Как необоримы его месть и власть!

Мигель постигает малость свою и неравность борьбы.

Он возвращается к Хироламе.

- Мигель, - едва слышно, с придыханием, слетают слова с ее губ, темнота надвигается... Темнеет в глазах... Зажги свет. Зажги...

Он засветил второй светильник, зажег все свечи. Комната залита светом.

- Душно мне... Воздуху... Открой окно...

Распахнул все окна, ветер ворвался, свистит ледяными крыльями.

Холодный белый диск луны - как лицо мертвеца с выжженными глазами. На горах парки ткут незримый саван.

- Борись с болезнью, Хиролама, - заклинает жену Мигель. - Не поддавайся ей. Помоги мне, борись...

- Не могу больше, - шепчет она. - Только бог...

Бог!

Все то же имя! Все та же безмерная власть, свирепая сила, против которой весь бунт мой - ничто...

Огненный венец горячки впивается в лоб Хироламы, увлажненный предсмертным потом. Тысячи раскаленных игл вонзились в грудь, воздух горячее расплавленного металла.

- Я на перепутье... - с трудом выдыхает женщина. - Сто дорог передо мной... по какой пойти... всюду тьма... Помогите! Помогите...

Божья кара. Божья месть. Вереницей проносятся перед Мигелем преступления, которыми он запятнал свою жизнь. Сеял смерть, убивал, разрушал. И вот бог убивает то, что больше всего любил Мигель...

Он встал и, шатаясь, побрел к кресту.

- Слушай, господи! - судорожно рвутся слова из груди. - Сжалься над ней! Молю тебя - верни ей жизнь. Я знаю - ты можешь. Возьми меня вместо нее. Мучай меня, води по огню, убей - только спаси" ее... Ввергни меня в вечные муки - только спаси ее. Боже всемогущий, милосердный, дай знак мне, что слышишь, что выслушаешь меня...

Бог молчит - Хиролама умирает.

Глухо и немо пространство между землею и небом, только все тот же злой, пронзительный звук леденяще несется по воздуху.

Тоскливый вздох вернул Мигеля к ложу.

- Мигель, - едва слышен шепот, - меня уже не душит... мне хорошо... тихо, покойно... Я ухожу, но вернусь... Ухожу, и все же остаюсь с тобой...

Тень смерти ложится на ее лицо.

Бледнеет оно, черты отвердевают и холодеют.

Улыбнулась из последних сил, и не стало ее.

- Не уходи! Останься со мной! Если бог меня не слышит, услышь хоть ты!

Зовет ее, хочет воскресить поцелуями, но бесплотное белое лицо застывает, спокойные веки недвижно опущены под изгибом бровей, и уста запечатала смерть.

Холодный ветер свистит, а над ним все тот же высокий, раздирающий звук...

* * *

Слуги, пастухи, горцы с молитвой и цветами приходят проститься с покойницей и немного провожают ее на ее долгом пути.

За гробом из сосновых досок шагает Мигель. Опустив голову, он избегает смотреть на кресты, попадающиеся по дороге, и не сводит глаз с гроба.

Выйдя на торную дорогу, сняли гроб с носилок, положили на повозку. Два дня шагает Мигель за гробом - до самой Севильи.

Идет как неживой. Не видит, не замечает ничего, ничего не чувствует. Когда же к нему возвращается мысль, что он сам причина смерти Хироламы, ибо это он заставил ее пуститься с ним в горы, - несказанную муку терпит он.

Дворец Мигеля затянут черным.

В сугробах белых лепестков жасмина и померанца, при зажженных свечах, покоится умершая.

Белое платье на ней, и белое тело набальзамировано по желанию герцога-отца.

Склеп рода Маньяра открыт и ждет.

Мигель ни о чем не хлопочет. Не принимает ни родных, ни друзей, отказывается от еды и питья.

Накануне похорон траурные гости в тишине сошлись у гроба; гора цветов растет. По давнему обычаю, весь город приходит поклониться усопшей. Среди них появляется Мигель - заросший, опустившийся, с пепельным, измученным лицом, с глазами сухими и выжженными.