Анатолий Байбородин - Озёрное чудо

— А ты и не прячь. Выдай помаленьку, остальное, скажи, потом. Послушают.

— Этот воришка, а Танька… бестолочь. Как она еще в школе учится, ума не приложу. Ничего не соображает… похоже, на второй год останется в третьем классе.

— Не сошлись вы, Фая… Ты все норовишь таской, а надо бы другой раз и лаской. Знаешь, как им тяжело без отца, без матери… Дети же еще… Да что дети, я уж какой дылда был, а вот от дома оторвался, так первый год на флоте места себе не мог найти, — по отцу, по матери тосковал. От тоски через день да каждый день письма домой писал. Да с непривычки и служба тяжело давалась. Гоняли нас ай да ну!.. Потом уж втянулся… Ну, ладно, дорогая, пора ночевать. Утро вечера мудренее… Кстати, мы утром с Ваней на гурт едем, собери-ка нам харчишки в дорогу…

Слушал Ванюшка, надсаживая во зле душу, едва сдерживаясь, чтобы не заорать молодухе: «Ведьма!.. Мачеха!.. Еще нарошно весь чернослив слуплю и конфеты вытаскаю… А потом на кордон убегу…» Одно смирило Ванюшкин гнев: завтра они с брат-кой махнут в степь, на бурятский гурт. Утром Илья подкатит на рысистом жеребчике с подстриженной ежиком гривой и туго заплетенным хвостом, уложит свой сундучок со скотским снадобьем в обшитую козьими шкурами, будто игрушечную, ладную кошёвочку, приладит сбоку зачехленный баян, чтобы бурятам на гурту сыграть и спеть «Шыбырь», и полетит их кошевочка степью, будто на незримых крыльях.

— Замоталась я, Илья… Прибежишь с работы усталая, прилечь охота, а тут надо и печь протопить, и курям зерна кинуть, снега насыпать, потом ребятишкам ужин и обед сварить, а тут и стирка, чинка, глажка. А уж с ног валишься… А надо и курсовую в институт писать, и контрольные…

— Что уж, Танька с Ванькой совсем не помогают?

— На них где сядешь, там и слезешь. А что сделают, так после них переделывать надо. Лучше уж самой…

«От чо врет-то, а! — задыхался от возмущения Ванюшка. — Парни после школы на озере в войнушку играют, а я воду вози, дрова коли, стайку чисти…»

— И в кино с тобой сбегать охота, и на танцы. Мы ведь еще не старые… — голос молодухи обиженно задрожал от приступающих слез. — Почему я должна с вашими ребятишками возиться, хоронить себя заживо?! Молодость, Илья, пройдет — не воротишь.

Молодуха завсхипывала в голос.

— Не плачь, Фая… — Кровать заскрипела, — видимо, брат повернулся к молодухе, приголубил ее. — Потерпи маленько. Летом ребятишек на кордон отвезу. А осенью мать с отцом в деревню вернутся. Потом и отделимся. Мне в совхозе и угол сулят, — двухквартирный барак уже срубили, крышу закрыли. К осени, Бог даст, закочуєм.

— Не будет нам здесь счастья, Илья…

— Ну что ты всё каркаешь, как ворона?!

Ванюшка едва сдержался, чтоб не хихикнуть, вообразив молодуху вороной, — ворона и есть, так и кружит, зыркает черными зенками, чем бы поживиться…

— Надоела ты мне, Фая, со своим нытьем… Пошел я в тепляк спать. С тобой не выспишься. А мне вставать рань-прирань, на гурт ехать.

— Не любишь ты меня, Илья?! — обреченно выдохнула Фая.

Какое-то время молодые натужно молчали, потом Илья отозвался неуверенно:

— Но почему же не люблю?!

— Я же вижу. Не слепая, чай… Тебе бы только из дома ускользнуть, лишь бы не рядом.

— Эх, Фая, Фая, ты сама-то кого-нибудь любишь?

— Я тебя, дурака, люблю.

— Во-во, дурака… Никого ты, кроме себя, Фая, не любишь… Вот мать наша: уж как от отца настрадалась, уж как он ей нервы помотал, а душу за него отдаст, не пожалеет.

— Мать у вас… скотина бессловесная…

— Ну ты, мадам, выбирай выражения! — зловеще упредил Илья. — Тебе до нашей матери-то, как до небес. Мелко плавашь, вся холка наголе… Ладно, не усложняй жизнь. Все будет ладом.

— Так мы, Илья, ничего и не решили…

— А что решать, Фая?! Пока ребята у нас на руках, никуда мы не тронемся… Давай спать…

Опять заворчали пружины, и опять послышался досадливый молодухин голос:

— Да отстань ты, Илья. Отпусти… Нету у меня сегодня настроения.

— У тебя его завсегда нету. Может, ты порченая?

— Будешь с вами порченой: ты где-то бродишь…

— У меня работа такая…

— А тут еще бестолочи твои… Словом, выбирай: я или они?

Илья крякнул в сердцах, поднялся и, прихватив подушку, собрался в тепляк; но напоследок жестко выговорил Фае:

— Ты, мадам, ребятишек-то шибко не притесняй. К порядку приучай, работать по дому заставляй, но если еще раз узнаю, что ты их на ночь в угол ставишь, саму поставлю. Ясно море… А насчет — выбирай, так у меня выбор простой: ты у меня без году неделя, а они брат с сестрой.