Мюриэл Спарк - Жемчужная Тень

— Ожидаемый вопрос, — ответило привидение. — Но насколько я помню, твоя подруга не одобряет, когда ты делаешь ставки. Брось ее, и я никому не расскажу твой секрет и буду помогать тебе со скачками.

— Знаешь что? Ты действуешь мне на нервы. Ты всего-навсего — следствие спертого воздуха. А спертый воздух становится радиоактивным. И светится. Но стоит мне открыть окно, как ты испаришься.

— Только не я, — сказало привидение, — нет, я не испарюсь.

— По-моему, нет занятия более бессмысленного, чем быть привидением. Какой прок от того, что ты то являешься мне, то исчезаешь. Я обращусь к психоаналитику, он поможет мне избавиться от тебя.

Но не будем забывать о подруге Бена — молодой прекрасной Женевьеве. Она мастерила огородные пугала. Бен полагал, что по профессиональному статусу — а других статусов он, по всей видимости, не признавал — она ему уступает, особенно теперь, когда Бен везде указывал: «Профессия: помощник каменщика». По своей силе презрение привидения к девушке могло сравниться лишь с чистой и безрассудной любовью к ней Бена. Между тем привидение не переставало, разворачиваясь во все свои пять футов, давать советы вроде: «проконсультируйся у психоаналитика насчет укладки своих садовых дорожек».

«Это привидение — ужасный сноб, — писал Бен. — Оно заставляет меня чувствовать себя великим и ужасным и…»

Но случилось так, что Бен изменил свое снисходительное отношение к Женевьеве. Однажды она одолжила у него шляпу, джинсы и рубашку и смастерила пугало, поразительно похожее на Бена. Когда она выставила чучело в поле, все сразу догадались, кто послужил для него моделью. И улыбались. Ужасный сноб поспешил доложить об этом Бену, добавив, что из-за этого пугала у коров молоко киснет.

Однако днем ранее Бен выиграл на скачках тридцать четыре фунта, исключительно благодаря собственной интуиции. Поэтому он не пошел, по своему обыкновению, в службу занятости, а отправился на автобусе за город, где посреди поля раскачивалось творение Женевьевы. На обочине стояли две машины, и пассажирки любовались этим произведением искусства, как вдруг одна из них воскликнула:

— Да это же точь-в-точь молодой напарник строителя, который занимался моим домом!

Посему, вместо того чтобы обидеться за карикатуру, Бен преисполнился уважением к таланту Женевьевы. Он позвонил ей и потребовал назначить день свадьбы, несмотря на то что был временно безработным.

Тем же вечером привидение явилось вновь, но, услышав о предстоящей свадьбе, направилось к своему ящику, свернулось и исчезло. «Утолить привидение, — писал Бен, — вот в чем, по-моему, заключается тайна жизни». «Утолить» — Бен выразился так потому, что чувствовал, будто привидение жаждало его души и наконец утолило эту жажду в полной мере.

Бен больше никогда не выигрывал на скачках, зато стал превосходным каменщиком и преуспевающим мастером по укладке садовых дорожек.

© Перевод. Т. Кудрявцева, 2011.

Было ровно четверть седьмого, когда я вышла из конторы.

«Тидл-ум-тум-тум» — снова зазвучал мотив в моей голове. Мистер Леттер насвистывал его весь день между шумными переговорами по телефону и периодами мечтаний. Порой он насвистывал: «Тихо, тихо поверни ключ», но обычно это было «Девушка, которую я оставил», исполненное в стремительном темпе хорн-пайпа.

Я стояла в очереди на автобус, устав и думая, как долго я смогу вынести Марка Леттера («Винты и Гвозди») Лимитед. Конечно, после моей долгой болезни это было испытанием. Но мистер Леттер и его напевы, и внезапно налетавшее настроение устраивать бум, и его внезапные переходы в апатию, его волосы и маленькие плохие зубы — все это вызывало у меня возмущение, особенно когда его мотив грохотал у меня в голове еще долго после того, как я уходила из конторы, — получалось, что я брала мистера Леттера с собой.

Никто на автобусной остановке не обращал на меня внимания. Ну правда, почему они должны были обращать? Я ни с кем тут не была знакома, но этим вечером чувствовала себя особенно анонимной среди едущих домой. Все смотрели сквозь меня и даже, казалось, шагали сквозь меня. Поздняя осень всегда вызывает печальные мысли. Скворцы устраивались на ночлег на верхних карнизах больших конторских зданий. А я обнаружила среди своего туманного чувства беспокойства очень сильное убеждение, что оставила в конторе что-то важное; возможно, какую-то недоделанную работу, или незапертый сейф, или что-то совсем пустячное. Я думала было вернуться, несмотря на усталость, и успокоиться. Но тут как раз подошел мой автобус, и я влезла в него вместе с остальными.