Мюриэл Спарк - Жемчужная Тень

Дождей почти не было, декабрь в том году выдался на редкость жарким. За три дня до Рождества я сидела на террасе у своей комнаты, глядя сквозь порванную железную сетку от комаров на отдаленные зарницы. Когда жара сохраняется в течение долгого времени, возникает ощущение, что со звуками природы что-то происходит. Они утрачивают свой обычный тон и доносятся словно сдавленно и приглушенно. В тот вечер рождественские жуки, плюхающиеся спиною на пол террасы с пронзительным стуком, пребывали в каком-то полусонном состоянии. Одного я заметила в падении, и негромкий стук достиг моих ушей с едва уловимым опозданием. Звуки, производимые в буше дикими зверями, из тех, что поменьше, тоже были приглушены. На самом деле, только когда буш разом умолк, что часто бывает, когда вблизи появляется леопард, я поняла, что до этого вообще раздавались какие-то звуки.

Перекрывая этот общий невнятный гул, в дальнем конце террасы продолжалась вечеринка, которую устроили постояльцы Крамера. Жара поглощала каждое слово. Бокалы звенели так, словно были сделаны не из стекла, да и вообще это были не бокалы, а бутылки, завернутые в бумажные салфетки. Иногда на какое-то мгновение в воздухе вяло повисал чей-то вскрик или взрыв смеха, но эти звуки были такими же смутными и ирреальными, как свет карманного фонарика, разрывающего пелену лондонского тумана.

Крамер подошел к моему углу террасы и пригласил присоединиться к компании. С удовольствием, сказала я, и ничуть не слукавила, пусть даже одной мне было совсем неплохо. Столь продолжительная и сильная жара подавляет волю.

В соломенных креслах, с бокалами в руках, жуя соленые орешки, сидели пятеро гостей. Среди них я узнала только что приехавшего из Англии рыжеволосого полисмена, а также двух постояльцев Крамера — хозяина табачной плантации и его жену из Булавайо. По местному обычаю двое оставшихся представились по имени. Мэнни, невысокий смуглый мужчина с квадратным лицом и фигурой, показался мне португальцем с восточного побережья. Женщина, Фанни, отщипывала соломинку за соломинкой от трухлявого кресла, а когда поднимала бокал, рука ее немного подрагивала, заставляя звенеть браслеты. На вид ей было лет пятьдесят — хорошо ухоженная, безукоризненно одетая дама. Ее седые волосы, покрашенные в голубой цвет, были уложены кудельками прямо надо лбом с отметинами — следами малярии.

Как принято в здешних краях при встрече с малознакомыми людьми, я назвала хозяину плантации и его жене имена знакомых в радиусе шестисот миль. Полицейский поделился новостями из жизни региона, расположенного между Лусакой и Ливингстоном. Крамер же, Мэнни и Фанни затеяли какой-то спор, и, похоже, перевес был на стороне последней. Судя по всему, речь шла о рождественском спектакле либо концерте, с участием всех троих. Несколько раз до меня доносились слова «ангелы», «пастухи», «смешные цены» и «мои девочки» — слова, по-видимому, ключевые для всей дискуссии. В какой-то момент, услышав чье-то имя — его назвал полисмен, — Фанни вдруг отвлеклась от спора и повернулась к нам.

— Это одна из моих девочек, — сказала она. — Я три года ее обучала.

Мэнни собрался уходить, и, прежде чем последовать за ним, Фанни извлекла из сумочки визитку и протянула мне.

— Если кто-нибудь из ваших друзей заинтересуется… — неопределенно обронила она.

Дождавшись, пока они со спутником отъедут от дома, я посмотрела на карточку, где поверх адреса, отсылающего к месту, расположенному милях в четырехстах вверх по реке, можно было прочитать:

Мадам Лa Фанфарло (Париж, Лондон)

Уроки танцев. Балет. Танцевальный зал

По договоренности обеспечение транспортом

На следующий день я снова столкнулась с Крамером, по-прежнему возившимся со своим «Мерседесом».

— Вы тот самый, о ком писал Бодлер? — спросила я.

С привычным терпением во взгляде он посмотрел мимо меня в сторону бескрайнего пустынного вельда и ответил:

— Да. А что вас навело на эту мысль?

— Имя Фанфарло на визитке Фанни. Разве вы не были знакомы в Париже?

— Да, конечно, но все это осталось в прошлом, — сказал Крамер. — Она вышла замуж за Мануэло де Монтеверде, то есть за Мэнни. Здесь они осели лет двадцать назад. Он держит лавку для кафров.

Тут-то я и вспомнила, что в век романтизма Крамер любил перемежать сочинение стихов и прозы занятиями вполне практическими.

— А литературой вы больше не занимаетесь? — спросила я.

— Профессионально — нет. Это была навязчивая идея, от которой я счастливо избавился. — Он постучал по шершавому капоту машины и добавил: — Величайшие произведения литературы возникают по наитию. Это мысль, пришедшая задним числом.