Рене Фалле - Париж в августе. Убитый Моцарт

— Это неправда, это неправда. Это невозможно. Это неправда.

И в самом деле, у этих страданий было мало общего с реальным миром. Иногда наиболее острые приступы вызывали забытье, похожее на сновидение. Аптечка, глупец, аптечка! Он кинулся к шкафу, понимая, что это — еще одно испытание. Необходимо было сконцентрировать остатки сознания, чтобы прочитать этикетки на коробочках и флаконах, установить, что это за лекарство, и понять, каким образом его принимают. Он героически справился с этим, держась одной рукой за живот, раздавленный Тяжестью, этой несуществующей Тяжестью, которая, по всей вероятности, превосходила тонну. В шкафу оказались только детские игрушки, лосьоны от комаров, таблетки от боли в желудке или облегчающие похмелье, женские лекарства, противозачаточные средства, нюхательная соль, настойка йода. Омер предусмотрел все, кроме обычной боли. И в самом деле, в увеселительных заведениях чаще используют возбуждающие препараты, нежели успокаивающие. Уилфрид нашел один-единственный тюбик с аспирином. А внутри него две таблетки. С их помощью борются с мигренью. В отчаянии он проглотил их, запив стаканом воды, который поставил на кафельный пол.

Уилфрид вышел из ванной и, доплетясь до своей комнаты, рухнул на кровать. Ему показалось, что боль удесятерилась. Когда он двигался, она была меньше. Уилфрид скорчился, изо всех сил кусая одеяло, потом поднялся и вышел в коридор. Он спустился по лестнице, перескакивая через несколько ступенек, потом бегом поднялся, ну точно — сумасшедший. Он взялся скакать по всему дому, налетая на мебель. Он надеялся, что, измотав себя таким образом, упадет, сраженный сном. Сон. Никогда с такой силой не желал он этой передышки. Но сон ничем не мог ему помочь, ничем. Он оказался бесполезен и тогда, когда такой приступ случился у него в первый раз, и ему сделали укол морфия. На лестничной площадке он чуть не сшиб Кароль. Он метнулся в угол и так затравленно посмотрел на нее, словно он — дикий зверь, а она — охотник, который вот-вот сразит его метким выстрелом. Он присел на корточки, чтобы хоть немного облегчить отвратительный груз, который оттягивал его живот. Вырвался глухой крик отчаяния. Прохладная рука легла на его лоб. Заливаясь слезами, он обнял ноги Кароль, стоящие прямо перед ним. Речь ее текла плавно, «как разговор рыб». Она говорила с ребенком:

— Мой малыш, мой маленький мальчик. Не терзайся больше. Я здесь. Обнимите меня, да, обнимите меня, и больше не будет больно, мой бедненький мальчик.

Она нежно гладила его по мокрым слипшимся волосам. Он изо всех сил старался впасть в забытье. Но боль все понимала и не давала одурачить себя ничему и никому. Она была проницательной и всегда начеку. Уилфрид больше не открывал глаза и внимательно прислушивался к усилиям крошечного кусочка булыжника. А может, булыжник этот был большим, как муравей, или краб, или как глотка спрута. Он пролепетал сквозь зубы:

— Это роды, Кароль. И камень — это мой ребенок. Не стоило заниматься любовью, чтобы дождаться камня.

— Успокойтесь, Уилфрид, я здесь.

— Они ласковые, ваши руки.

Если бы пришла смерть, с каким равнодушием он принял бы ее. Он отдался бы ей, нисколько не раздумывая. И недаром еще существует обычай: прятать от больного оружие и кухонные ножи в момент обострения почечных колик. Его неспособность защититься от какого-то камня рождала в сознании полную покорность судьбе. Измотанный, обмякший, он тяжело дышал. Руки Кароль все так же гладили его по голове, легко касаясь волос. Он сердито потряс головой, чтобы сбросить их.

— Вы не хотите больше, чтобы я к вам прикасалась?

— Нет! Убирайтесь! Я болен. Я очень болен.

Он растянулся на лестничной площадке, нос весь вымазан в пыли. Свинцовый пояс все прибавлял в весе. Чтобы ослабить его хватку, Уилфрид изворачивался, как червяк, на которого попала капля скипидара. Не обращая внимания на Кароль, которую эта сцена чрезвычайно удивила, он поднялся и уперся руками в колени.

— Прости меня, Господи! Прости нам грехи наши, как мы прощаем должникам нашим. А как дальше, Кароль, вы знаете, как дальше?

Она покачала головой, но потом прошептала:

— И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого, аминь.

— Именно так. Господи, именно так, избави нас от лукавого, избави нас от лукавого, избави нас от лукавого.

Он снова повалился навзничь, царапая пол ногтями:

— Убирайтесь вон! Кароль, вам не пристало смеяться надо мной! Я ненавижу вас! Убирайтесь!