Рене Фалле - Париж в августе. Убитый Моцарт

— Спасибо, Гогай, спасибо. Я ничего не скажу. Ни слова.

— Это тебя надо благодарить за то, что ты здесь.

Они выпили по последней, и Гогай изложил свой план военной операции. Поскольку Пат изъявила желание увидеть картины Плантэна, ему хорошо было бы показать ей что-нибудь иное, нежели почтовый календарь. Прежде всего нужно создать в комнатах артистический беспорядок и убрать все, что может напомнить о существовании детей.

— Что касается картин, тебе повезло — я их тебе найду.

— А ты не врешь?

— Не беспокойся! Я знаю парня, у которого есть талант.

— Откуда ты его знаешь?

— Клиент. Мы частенько беседуем. Как-то вечером после моей работы мы даже выпили вместе аперитив. Я вижу его каждые два-три дня. И поговорю с ним о тебе.

— Откуда ты знаешь, что у него есть талант? Это он тебе сказал?

— Однажды у него с собой была одна картина, она мне понравилась.

— Мне понравились бы оленихи на поляне.

— Да нет, это совсем не то. Я же говорю тебе, что он талантлив.

— Хорошо… Тем лучше… Но давно ли ты стал любителем искусства?

— Уже пятьдесят лет, с тех пор, как хожу в Лувр, не испытывая никакого желания рассказывать об этом таким типам, как ты или Битуйу.

Плантэн крепко пожал ему руку.

— Гогай, как здорово иметь друга. Ты представить себе не можешь, что для меня значит возможность поговорить с кем-нибудь о ней. Благодаря тебе я, может быть, смогу поспать три-четыре часа.

Когда Плантэн ушел, Гогай покачал головой. «Только этого не хватало, — пробормотал он, — только этого и не хватало. Он ни с кем не поменялся бы местами даже за выигрыш на скачках сразу по трем номерам. Но я, Улисс Гогай, предпочитаю быть на своем месте».

Постучав в стену мсье Пуля, спрятавшегося под своей кроватью, Плантэн поставил стул перед открытым окном и, скрестив руки, стал смотреть в ночь.

Пат лежала вытянувшись под простыней в отеле «Мольер», волосы обтекали ее, как вода. Обнимет ли он ее этими руками, вот этими самыми, скрещенными сейчас на подоконнике?

Пат милая, такая милая, слишком милая для какого-то продавца из отдела рыбной ловли.

Плантэн смотрел в ночь.

Ночь, где все звезды белокурые.

Где все глаза серые.

Анри заснул одетым, сидя на стуле. Он продремал так до наступления дня, до того, как солнце высоко поднялось над землей, когда его разбудил белый голубь, севший на подоконник. В это воскресенье белый голубь ворковал по-английски. Анри бросил быстрый взгляд на свои часы. Восемь. Белый голубь наклонил голову, чтобы заглянуть ему прямо в лицо. Не двигаясь, Плантэн смотрел и не узнавал свою комнату. Обстановка была здесь лишь для того, чтобы следовать за всеми поворотами и странностями ума. Плантэн жил здесь с незнакомцами и даже с Плантэном, который не был настоящим.

В это утро он был охвачен волнением впечатлительного ребенка, которого ведут к первому причастию. Он увидел белого голубя в перьях, в красном платье. Закрыл глаза. Губы Пат опустились на его лоб, покрывая его короткими поцелуями, прохладными и круглыми, как капли. В этой области реальность неважна; когда мечта материализуется, пусть даже во сне, она перестает быть мечтой и становится похожей на реальный мир. Губы Пат прижались к губам Анри, он задержал дыхание, чтобы не спугнуть их. Голубь взлетел, шурша крыльями. Рот Пат последовал за ним над крышами.

Плантэн поднялся со стула, потянулся. Сегодня он не будет выглядеть таким оборванцем, как вчера. Он наденет свои серые воскресные брюки и красивую бордовую тенниску. Будет свежевыбритым. Но ему не будет двадцать пять лет. На мгновение он пожалел о них, об этих годах, которыми не воспользовался.

Плантэн, умелец, как всякий француз, соорудил душ в кухонном закутке. Фантомы боятся холодной воды. Когда Анри вышел из душа, он был всего лишь мужчиной, который желал определенную женщину во плоти.

Ему не хватало всего — опыта, уверенности в себе, ловкости рук. Он так и сказал себе, он, умевший ловить и подманивать уклеек, но не знающий, как подойти к женщине. Да, когда-то, танцуя танго под красным шаром, он это умел. Конечно, он мог бы переспать с мадам Битуйу. Но Патрисия Гривс — не девушка, с которой он танцевал танго, не мадам Битуйу с крупным лицом и мощной грудью. Никто ничем не мог ему помочь.

Ему было проще схватиться с уклейками или с двухметровым негром, чем вот так, с незащищенной головой противостоять тени, украшенной уклончивой улыбкой.

«Тогда, — сказал он себе, бреясь, — тебе лучше лечь обратно в постель и отказаться от всего».