Рене Фалле - Париж в августе. Убитый Моцарт

— Фрэнчи! Фрэнчи! Будьте джентльменом! Снимите это платье, оденьте меня как маркизу, с париком и с… черные штучки на щеках?

— Мушки.

— Ну, если хотите. Я ужасная маркиза, нет? Красивая?

— Не красивее, чем сейчас.

— Почему?

— Потому что это невозможно.

Она мечтательно повторила:

— Потому что это невозможно… Вы очаровательны, Анри. Да, да.

Он сказал с иронией, но глаза его были серьезны:

— Пат, я бы дал себя убить за вас.

В этот самый момент рука весом в десять килограммов обрушилась на его плечо и отбросила Анри, как шелуху, на двадцать шагов назад. Пат нравилась мужчинам. Тот, кто таким образом отшвырнул Плантэна, был огромный негр, сенегалец, пьяный, как поляк, вращавший своими глазами гориллы перед этой белой женщиной, которую он собирался схватить и утащить на верхушку ближайшего каштана.

Анри, не сознавая опасности, уцепился за рубашку дракона, спасая свою принцессу. Рубашка треснула. Негр обернулся. Его кулак вылетел вперед, как снаряд. У Плантэна была всего лишь десятая доля секунды на то, чтобы пригнуться. Струей воздуха ему растрепало волосы.

— Анри! — закричала Пат, готовая уже собирать кусочки своего верного рыцаря, чтобы сложить их в сумочку и показывать в Англии со слезами в голосе.

Когда-то на сомнительных танцульках субботними вечерами Плантэну приходилось драться. К нему вернулись рефлексы старых танго. Нога с хрустом ударила по голени противника. Животное завопило: «Ой! Ой! Ой!» на своем родном языке и наклонилось, чтобы потереть место ушиба. Тогда Плантэн подпрыгнул, и его колено подбросило подбородок негра вверх на добрых полметра.

Сопровождаемый стуком вылетевших на тротуар зубов, Джо Луис [8] Известный боксер. (Прим. пер.) из саванны распластался на земле с мягким шлепком половой тряпки.

Анри схватил Пат за руку.

— А теперь бежим, а то он приведет своих друзей с мачете!

Ему пришлось тащить ее, тянуть за собой. Пат была бледна и не могла пошевелиться. Так они очень быстро добрались до улицы Бонапарта и улицы Жакоб.

Она больше не могла бежать, и они уселись у церковной паперти.

Пат, задыхаясь, прижимала руку к сердцу. Ее голова склонилась и легла на плечо Плантэна, который, зарывшись носом в ее волосы, чувствовал, что теряет сознание от нежности.

— Все кончено, Пат, кончено. Теперь не надо бояться.

Она бормотала:

— Это за вас я боялась. За вас, мой друг… мой маленький француз. Страх, что он вас убить…

Она еще сильнее прижалась к нему.

— А это вы его убили.

— Убил! Скажете тоже! У него крепкая голова! Такая крепкая, что у меня болит колено!

— Он потерял свои зубы, вы видели?

— Они вырастут снова.

Она вздрогнула:

— Это ужасно, Анри, ужасно.

Не собирается же она оплакивать его до завтра, это чудовище! Голос шептал в ухо Анри: «Ну поцелуй же ее, ради Бога, поцелуй ее, никогда больше тебе не представится такой возможности!» Он это знал, но героически отказался воспользоваться ситуацией. Завтра Пат рассердится на него за это, а он дорожил этим завтра больше, чем ее губами. Он тихонько погладил ее волосы.

— Успокойтесь, Пат. Успокойтесь. Я здесь.

Если подумать, он скорее даже гордился своим боем. Уложить на брюхо противника, в котором на восемьдесят фунтов больше, чем в вас, — это дает право «ходить вразвалку, хвастаясь своей силой», как сказал бы Битуйу.

— Успокойтесь, маленькая, милая Пат. Пат такая милая.

Да, она успокоилась. И, к сожалению, подняла голову с его плеча. Он догадался, что под покровом темноты паперти она улыбается ему.

— Милая Пат…

— Пат — какая?

— Маленькая Пат, милая Пат… Такая милая, милая, милая… Вы не сердитесь, что я говорю вам это?

— Нет. Пат милая… Пат такая милая…

— Вам никогда этого не говорили?

— Нет.

— Что же, ваши англичане вам никогда ничего не говорят?

— Говорят, Pretty Pat!

— Что это значит?

— Милая Пат.

— Да, это похоже.

— Я предпочитаю — милая Пат.

— Потому что это — новое слово?

— Может быть.

Ему было хорошо. В темноте было очень уютно. Невидимый, он был молодым, красивым, высоким. В темноте он что-то из себя представлял.

Она медленно вышла на освещенную часть улицы. Ее высокие каблуки громко стучали в тишине. Он подошел к ней.

— Вам не холодно, Пат?

— Нет.

Улица Сен-Пэр, набережная Малаке. Напротив — Лувр, кремовый, ярко освещенный.

— Вы расист, Анри.

— Расист?

— Вы сделали больно этому негру.

— Вы смеетесь! По крайней мере… хотите посмеяться. Если бы я его не оглушил, он бы меня стер с лица земли. Он мог быть белым, желтым или зеленым — это ничего не меняет. А вы? Что бы он сделал вам, а? Может быть, ребенка!