Юрий Воищев - Я жду отца. Неодержанные победы (Повести)

Мы шли по длинному, бесконечному коридору, и мать в бессильной ярости ударила кулаком о стену и заплакала. Так она и шла, плача и не вытирая слезы. А мне почему-то было мучительно стыдно, и я все вертел головой — не идет ли кто, и боялся, что кто-нибудь увидит, как плачет мать. И, как назло, вывернулся какой-то. Он был в больничном халате, небритый, огромный. И очень быстро двигался на костылях. Левой ноги у него не было.

Он посмотрел на мать и остановился:

— Простите, что лезу не в свое дело, но, может, смогу чем помочь? Почему вы плачете? Муж здесь лежит?

Мать даже не остановилась. Он поймал ее за руку.

— Послушайте, не сердитесь. Я ведь просто подумал, что, может, могу вам чем помочь…

— Никто мне не поможет, — выдергивая руку, сказала мать. — Во всех больницах не нашлось какого-то жалкого гипса. А у мальчика рука сломана…

Огромный человек дернулся, будто его ударили…

— Идемте, — выдохнул он и бешено застучал костылями по коридору.

Мы с матерью, ошеломленные, невольно пошли за ним.

Он ворвался в кабинет главврача и закричал седому, печальному человеку, поднявшемуся нам навстречу:

— Развели бюрократию, тыловые крысы! Сидите здесь, а мы там… Дерьмового гипса не нашли! Да подавитесь вы им! Гады! А пацан без руки из-за вас останется… Да за такие штучки!..

Он говорил надрывно, бессвязно. Костыли так и прыгали в его руках. Главврач спокойно и, как мне показалось, равнодушно смотрел на него. Наконец раненый выдохся.

— Вы все сказали, Назаров? — спросил главврач. — Покажи руку, мальчик…

Мать сняла «шины». На руку жалко было смотреть — такая она была распухшая и синяя.

— Вам надо было сразу прийти ко мне, — сказал главврач.

— Я не знала, — начала оправдываться мать.

Но он уже кого-то вызвал, меня куда-то повели, и вот уже рука лежит в гипсе, спокойно и хорошо.

Мать стала прощаться и благодарить главврача.

— Зайдите с мальчиком через месяц — снимем гипс. А благодарите не меня, а его.

И он указал на Назарова, который стоял в уголке и, потихоньку покуривая в кулак, виновато поглядывал на главврача.

— И не курите. Что вы мне обещали?

Это уже относилось к Назарову.

Мы пошли. Назаров проводил нас до выхода.

— Огромное вам спасибо, — сказала мать. — Никогда не забуду… Вы обязательно приходите к нам, когда поправитесь.

Она написала адрес на клочке бумаги и отдала его Назарову.

— Обязательно приходите, — повторила мать, и мы залезли в машину.

— Спасибо… Возможно, зайду… Когда поправлюсь…

Николай Палыч с мученическим видом сидел в самосвале и курил папиросу за папиросой. Ни слова не сказав, он бешено рванул машину с места. Я оглянулся. Огромный добрый человек стоял в дверях госпиталя и улыбчиво смотрел нам вслед.

Николай Палыч долго — долго молчал и подчеркнуто обращался только ко мне. На мать он даже не смотрел. Видимо, он обиделся на нее за то, что она так долго говорила с Назаровым и еще пригласила его в гости.

Рука под гипсом страшно чесалась. И когда дома я сказал бабке об этом, та успокоила меня:

— Заживает.

Наконец я решился сказать матери о потерянных карточках. Она махнула рукой:

— Проживем как-нибудь…

Наверное, после всех этих страшных мытарств ей было не до карточек.

Вечером я лежал в постели и рассматривал картинки в «Сказках» Андерсена и «Приключениях Тома Сойера» Марка Твена. Было тихо — тихо. И на душе у меня было спокойно. И непонятная радость переполняла меня. А когда я заснул, мне приснился маленький добрый человек — волшебник Андерсен и веселый мальчишка Том Сойер.

С главврачом я так больше и не встретился. Когда через месяц снимали гипс, я услышал от санитарок, что он уехал на фронт с санитарным эшелоном и погиб во время авиационного налета.

Я и не знал, что у меня столько друзей. Пришли почти все ребята из нашего касса. Их притащил Сенька.

— Ну, говорите чего-нибудь, — сказал Сенька. — Развлекайте…

Говорить было не о чем. Ребята сидели, скучали, бормотали…

— Ну как, лучше себя чувствуешь?

— Ага…

— А мы алфавит закончили…

— Ух, ты!

— Буквы пишем… Приходи скорей…

— Приду…

— Ну мы пошли… Пока.

— Пока.

— Поправляйся.

— Поправлюсь.

— Всего…

— Всего…

Когда они ушли, Сенька недовольно пробурчал:

— Тоже мне — развлекатели! Так — мелкота. И говорить-то не умеют.

— Чего ты на них?

— Да так. Надоели… Пока уговаривал их прийти, язык заболел. То одному некогда, то другому, то мамочка не пускает: «Куда идешь? А может, у него болезнь заразная?» Мелкота, словом… Вот у нас в классе ребята! Друг за дружку держатся. Друг дружке помогают. А говорить начнут — не наслушаешься! А у вас, так — тупари одни!