Юрий Воищев - Я жду отца. Неодержанные победы (Повести)

— Что с тобой? — испуганно и растерянно спросила бабка.

— Рука, — дернулся я.

— Поднимись, я сниму пальто…

После мучительных усилий сняли пальто. Рука сильно опухла.

— Ох, господи, как же ты так?! — спросила бабка.

— Упал, — соврал я.

О карточках промолчал.

Я снова лег, гримасничая от боли.

Бабка суетилась, меняла холодные компрессы, охала:

— Где же Надя?

За окном быстро темнело. Вечер. Мать задержалась на работе.

Бабка успокаивала и себя и меня:

— Ты не волнуйся… Это, наверное, вывих. Если бы ты сломал руку, было бы иначе…

Как иначе — она не сказала. Но я понял, что рука у меня сломана.

Я впал в странное полуобморочное состояние — полусон, полубред. Все было и отчетливо и нереально. Вроде бы комнату разделили на две части, и одну я видел отчетливо, а другую как сквозь дымку сна.

Бабка непрерывно ходила взад и вперед по комнате. И, когда она пересекала невидимую границу между сном и явью, мне казалось, что она раздваивается. И две старухи устало бродят по комнате, ищут друг друга и не могут найти. Мне становилось жутко. Мне хотелось кричать. Но боль стискивала горло, и только слезы сами собой катились и капали на рубашку.

— Что это вы без света сидите?

Это пришел Николай Палыч.

Бабка стала ему рассказывать о случившемся.

— Эх, юноша, — сказал Николай Палыч. — Руки надо беречь.

Не помню, что я говорил ему, знаю, что с его приходом боль вдруг стала невыносимой.

Бабка зажгла коптилку, и Николай Палыч принялся осматривать мою руку.

— Больно? — спросил он, осторожно дотрагиваясь до руки.

Меня словно дернуло током, и я закричал, вернее, завизжал от боли.

Николай Палыч сильно испугался и сказал:

— Ничего, бывает хуже.

Рука пылала. Я подумал: а вдруг загорится рубашка?

Продираясь сквозь мучительные приливы и отливы боли, я нетерпеливо чего-то ожидал. Это ожидание томило меня. Я никак не мог понять, чего я жду. Мне вдруг показалось, что я забыл самое главное, и от этого боль становилась сильнее и сильнее. Я никак не мог уловить мысль, не дававшую мне покоя. Казалось, она близко, и я вот — вот поймаю ее, но мысль ускользала. И я опять мучительно думал, что же мне нужно вспомнить.

И только тогда, когда пришла мать, я понял, что все время думаю о карточках. Меня бросило в жар. И не потому, что я боялся наказания, просто мне стало страшно, как же мы целый месяц будем сидеть без хлеба?!

Мать кинулась ко мне. Целовала. Плакала:

— Сыночка мой, сыночка!

О карточках никто не вспоминал.

Мать сразу засуетилась:

— Надо идти в «скорую помощь».

— Не пойду, — заныл я. — Спать хочется…

Мне действительно хотелось спать. Я судорожно зевал. «Спать, спать», — билось в мозгу.

Но мать была неумолима:

— Одевайся.

— Не пойду! Завтра…

Тогда меня стали уговаривать.

— Я тебя завтра на самосвале покатаю, — пообещал Николай Палыч.

— Не — е…

— Я тебе леденцового петуха куплю, — пообещала мать.

— Не надо! Хочу спать. Не пойду!

Бабка оказалась хитрее всех. Она сказала, что врач «скорой помощи» всем больным, которые приходят к нему на прием, дарит интересные книжки с картинками.

— Так уж и дарит?! — недоверчиво протянул я.

— Обязательно! — подтвердил Николай Палыч. — Закон такой! А иначе, какой интерес было бы туда идти?!

От книг я никогда не отказывался. Их было мало, а с картинками — тем более. И достать их было трудно. Да и негде.

— Ну тогда…

И на меня стали надевать пальто. Его надевали со всеми предосторожностями. Но все равно я вздрагивал, когда рука ползла по тесной трубе рукава. Наконец пальто надели. Мать застегнула меня на все пуговицы и еще обмотала старым шерстяным платком — чтобы не продуло. От платка мне так и не удалось отделаться.

После нашей плохо освещенной комнаты улица показалась мне совсем темной и мрачной.

Спотыкаясь, мы вылезли на гору и среди развалин поплелись в сторону центральных улиц. О фонарях тогда и не мечтали, а свой фонарик Николай Палыч забыл дома. Так мы и плелись вчетвером: мать, бабка, Николай Палыч и я, спотыкаясь о камни и мечтая выбраться на ровную дорогу. Развалины наплывали справа и слева. Темные, выщербленные стены то надвигались, то отступали. И мне начинало казаться, что развалины дышат, хрипло, надсадно и вот — вот набросятся на нас, маленьких, слабых человечков, нарушивших тишину руин.

«Скорая помощь» находилась на другом конце города. Пока мы до нее добрались, прошло немало времени. Спустившись по темной лестнице, мы очутились в ярко освещенном помещении. Это было нечто вроде приемной. Николай Палыч заглянул в другую комнату, и через секунду я уже стоял перед врачом — веселой, полной женщиной.