Сюсаку Эндо: Женщина, которую я бросил

— Мит-тян, я пошла домой.

— Что ты! Оставайся с нами, — Мицу растерянно тронула подругу за плечо.

Та отстранилась и, недоброжелательно поглядев на меня, побежала по каменным ступенькам на вокзал.

Над нашими головами с грохотом пронеслась электричка. Пыль, поднятая ею, покрыла короткие ноги Мицу, выглядывающие из-под старомодной юбки. Вид ее бежевых, плохо натянутых чулок вызывал у меня брезгливое чувство.

— Что мне делать? Ёко-сан меня покинула, — невнятно пробормотала она, ковыряя землю носком ботинка.

— О чем ты беспокоишься? Разве ты никогда не встречалась с мужчиной?

— Что вы! Что вы! Я…

— А в кино ты ходишь одна?

— Нет, с Ёко-сан, — Она улыбнулась доброй и в то же время глуповатой улыбкой. — Выходные дни мы проводим вместе.

Я больше не мог стоять рядом с уборной и пошел от вокзала. Девушка, как послушная собачонка, следовала за мной.

— Куда мы пойдем?

— Сейчас узнаешь. Только не удивляйся, — сказал я, вспомнив советы Кима-сан: «Говори всякую чепуху, все сойдет».

Всякую чепуху! Мне было жалко себя, жалко времени, потраченного на ожидание этой уродины с тупым лицом.

Но и уйти от нее я тоже почему-то не мог.

Стемнело. Окончив рабочий день, угрюмые люди, толкая друг друга, спешили домой.

Морита Мицу изо всех сил старалась не отставать от меня. Короткая и широкоплечая, она пыталась попасть в ногу и, делая непривычно широкие шаги, некрасиво, совсем не по-женски раскачивалась.

Мы вышли на широкую площадь; повсюду гуляли парочки. Было прохладно, а на носу Мицу выступили капельки пота.

— Я никогда не бывала в таких многолюдных местах. А вы?

— Приходилось. Я здесь лотерейные билеты продавал. Ведь если я не заработаю, я не смогу ходить в университет.

Я не постеснялся сказать о своей бедности, понимая, с кем имею дело. Было бы смешно искать расположения этой кретинки.

— Вам приходится подрабатывать?

— Да. И на еду и на учебу нужны деньги.

Я и сейчас помню, с каким состраданием она посмотрела на меня и как, остановившись, сунула свою маленькую руку в карман дешевой кофточки.

— В чем дело?

— Вы платили за меня в трамвае. Я должна отдать.

— Какие глупости!

В светофоре на перекрестке зажегся зеленый свет, и люди торопливо потекли через улицу в сторону кинотеатра. Ничуть не стесняясь окружающих, Мицу громко говорила:

— Вы не тратьте деньги зря. Я за себя заплачу. Заплачу. Мы с Ёко-сан каждая за себя платим, когда ходим в кино.

— У тебя при себе много денег?

— Четыреста иен.

Четыреста иен… В два раза больше, чем у меня. Я взял сто иен у Нагасимы, и сто было у меня, но тратить их не хотелось.

— Хотя ты и девчонка, но денежки у тебя водятся. Сколько получаешь в месяц?

Ее месячный оклад около трех тысяч иен, похвасталась Мицу, но иногда получается больше, так как, если не хватает рабочих рук, она помогает фасовщикам и за это получает отдельно. Живет она в одной комнате с Ёко.

— А родом ты откуда?

— Кавакоси. Слыхали?

— Нет. Домой часто ездишь?

Скорчив печальную гримаску, Мицу отрицательно покачала головой. Наверное, дома у нее что-то неладно.

В те годы мы часто ходили в кабачок «Поющие голоса». Сейчас он начал хиреть, а тогда был ничего. Днем он казался невзрачным, но вечером, когда в зале зажигались свечи и светильники, на длинных шнурах свисающие с потолка, а на стенах плясали неясные тени, жизнь в нем бурлила. Отделанный снаружи деревом, кабачок напоминал горную хижину. Мужчина в русской рубахе, обслуживающий клиентов, в свободные минуты пел русские песни, аккомпанируя себе на гармони. Этот кабачок, а также «На дне» в Синдзуку и «Подземные обитатели» у Сибуя были излюбленными местами студентов.

Очевидно, Мицу впервые попала даже в такое отнюдь не шикарное заведение, если, едва ступив на порог, попятилась назад, как ассенизатор, оказавшийся в императорском дворце.

— Здесь, наверное, очень дорого, — Она подергала меня за плащ.

— Гм… Конечно! Но ведь у тебя четыреста иен!

— Этого хватит? Тогда оставьте только на электричку.

Я знал, что и ста иен будет достаточно, но промолчал.

— Это всё студенты?

Она застенчиво смотрела на молодых людей в черных блузах и девушек в беретах, с сигаретами в зубах. Это была литературная и театральная молодежь, любящая пофилософствовать. Я их терпеть не мог. Они без конца разглагольствовали о высоких материях, экзистенциализме и нигилизме, и у всех у них под модными блузами было грязное белье, а на ногах — вонючие дырявые носки.