Кристофер Ишервуд - Одинокий мужчина

— Сладких снов.

Джордж отворачивается, открывает входную дверь, делает шаг, и — оп-па! Он едва-едва не летит головой вниз по всем ступенькам — нет, дальше, десять, пятьдесят, сто миллионов футов вниз, в бездонную черную ночь. Лишь судорожная хватка за ручку двери спасает его.

Он оборачивается, пошатываясь, с колотящимся сердцем улыбаясь Шарлотте, но к счастью, она уже удаляется прочь. И не видит его последнюю глупость. Воистину по милости провидения, иначе ему бы не удалось отбиться от ее усилий оставить его на ночь; а это, как минимум, означало бы очень поздний плотный завтрак, и разумеется с питьем; а следом дневной сон и ужин, и еще, и еще, и еще больше поводов выпить… Такое уже не раз случалось.

Но на этот раз пронесло. Так что он с осторожностью домушника закрывает за собой дверь, садится на верхнюю ступеньку, и переведя дух, делает себе наисерьезнейшее внушение. Ты пьян. Старый тупой дурак, как ты посмел так напиться? Так вот, теперь слушай: сейчас очень медленно спускаемся на самый низ по всем ступенькам, оттуда идем прямиком домой, потом вверх по лестнице и сразу в кровать, даже чистить зубы необязательно. Все ясно? Ну, так пошли…

ВОТ и прекрасно.

Только как тогда объяснить, что, поставив было ногу на мостик через пролив, Джордж, фыркнув себе под нос, вдруг разворачивается; и как школьник, удравший из-под опеки этих несносных маразматиков взрослых, рассмеявшись, бегом по дороге несется к океану?

Перебегая рысцой с Камфор-Три-Лейн на Лас-Ондас, он видит приветливое зеленое сияние круглых иллюминаторов бара „Правый борт“, что на углу автострады у океана, напротив пляжа.

„Правый борт“ стоит здесь с времен первых колонистов. Бар, сперва как стойка для перекуса, снабжает окрестности пивом с момента отмены сухого закона, а здешнее зеркало некогда поимело честь отражать лик самого Тома Микса. Но звездный час бара настал позже. Ах это лето 1945 года! Война почти что кончилась, и светомаскировка всего лишь средство не отсвечивать при групповушках. Надпись наверху гласит: „В случае прямого попадания тотчас закрываемся“. Это, конечно, шутка. Тем не менее, где-то там, на дне залива, под утесами Палос Вердес лежит настоящая японская подводная лодка с настоящими мертвыми японцами, подорванная на глубине после того, как она потопила два-три судна вблизи калифорнийского побережья.

Откинув штору светомаскировки, пробиваешься, работая локтями, через плотную толпу переполненного бара. Здесь не продохнуть от табачного дыма; в шуме-гаме толпы пары обмениваются интимными авансами. Заигрывать здесь еще можно, но для продолжения выходят на улицу: даже врезать сопернику по морде здесь элементарно не хватит места. Форменное безобразие, эти драки и залитые рвотой тротуары! Яростное мельтешение кулаков, тычки куда попало, головы драчунов отскакивают от кулаков в бампера припаркованных машин! А мощные мотоциклистки-лесби работают кулаками куда жестче мужчин. Вой сирен сигналом появление полиции; внезапный налет пляжного патруля. Девочки из гнездышек наверху спешат на выручку буянам; надо успеть затащить к себе приглянувшихся пьяных удальцов; радуясь чуду спасения, наутро парочки уже милуются за завтраком. Автостоп подождет, и солдатики застревают здесь надолго, на часы, ночи, дни; наконец продолжают путь, увозя подбитый глаз, лобковую вошь с триппером, и только смутные воспоминания о том, как и с кем.

Потом войне и ограничениям на бензин пришел конец, и стартовали дикие автогонки по дорогам, выжигая доступное теперь топливо, размечая путь до Малибу черными стертыми баранками шин. Потом случилось дивное пляжное лето 1946-го. Волшебный жаркий грех ночей, племя голых дикарей в огнях костров на берегу океана — каждая пара и компания сама по себе, а до других им нет дела; дружным стадом купаются по ночам, жарят рыбу, танцуют под радио, совокупляются на песке безо всякого стыда. Джордж и Джим (только что встретившись) тут же дикарями на пляже, за ночью ночь; но и этого оказалось мало, чтобы потом, оглядываясь на то незабываемое бабье лето, насытить мучительно жестокий аппетит воспоминаний.

Автостопом разъезжающие служивые теперь редкость, многие уже семейные и курсируют меж ракетной базой и домохозяйством. Костры на пляжах запрещены, кроме специальных мест для пикников, там и едят, сидя на скамьях за общими столами — и никакого секса. Хотя былая слава вольницы давно позади, боги Хаоса еще не совсем оставили эти места, и последние кварталы Лас-Ондас у соседей на плохом счету. Почтенные граждане обходят их стороной. Риэлторы не любят. Цены на недвижимость не растут. Мотели, даже новые, убоги и манят одних желающих переспать ночь. Хотя угли от пылавших здесь костров дикарей уже давно поглотил песок, этот кусок пляжа захламлен и сейчас; стены над ним студенческая шпана охотно пачкает похабными словами; и найти здесь раковину куда труднее, чем использованные резинки.