Николай Омельченко - Серая мышь

Юрко молчал.

— Решайся, — подбадривающе улыбнулся тот.

— Не, батько хворый, маты стара, — отводя в сторону взгляд, наконец произнес Юрко. — Я у них один сын.

— Ну подумай, подумай. — Партизаны поднялись, поблагодарили за хлеб-соль Галю, напряженно молчавшую все это время. Я видел, что разговор наш ей не нравился, казался довольно опасным. Когда партизаны ушли к себе спать, она облегченно вздохнула.

Юрко остался.

— Ты чего пришел? Спятил! — набросилась на него Галя.

— Хотел батька увести, а они тут как тут. Но вижу все хорошо и мирно, так решил и вас проведать. Только не знал, что вы с ними по душам…

— Между прочим, не без пользы. Узнали, что завтра сюда прибудут ковальковцы, значит, нам надо уходить. — Я взглянул на Галю. Она согласно кивнула, глаза наполнились слезами. Подавила тяжелый вздох и твердо произнесла:

Уходить надо вам, я не думаю, что они нас тронут я уже об этом говорила Уласу.

— Отца тронут, еще как! — сказал Юрко.

— Отцу тоже надо уходить, — сказала Галя.

— А мать? Её не так за отца, как за меня заклюют, и не НКВД, так сельские, это они сейчас кроликами смотрят, а как придут Советы, заклюют. — Юрко помолчал и неуверенно произнес, глядя на меня: — Эвакуироваться нашим женщинам пора, завтра будет поздно.

— Куда? — удивился я.

— На запад. Я достану документы, что вы работали у немцев, пойдете вместе с отступающими немецкими обозами.

Я удивился такой прозорливости и практичности этого, как мне всегда казалось, несколько туповатого селюка.

В Видне мой дядя, отцов брат, лавочником. Я для него кое-что передам, поднакопил… С этим и чужой человек примет.

— Правильно, только Видень, — сказал я и посмотрел на Галю, хотел увидеть, как она отреагирует на то что и я поддерживаю эвакуацию в Австрию; там, по неточным данным, находились Галины родители. Оставшиеся в Ковеле родственники получили от них письмо дали нам адрес, Галя написала, но ответа так и не получила, — то ли по вине почты где-то затерялся, то ли помешала охватившая всю Европу война.

— Я там и своих поищу, — как-то неуверенно произнесла Галя.

— Выходить будем, как только уйдут эти, — кивнул Юрко в сторону зала, где спали партизаны. — За ночь соберитесь, когда стукну в окно, чтоб были готовы. Двинемся на санях вслед за ними, в случае чего они нас знают, скажем, едем в гости, а там свернем. Для меня лес — что хата родная, не заблудимся, обойдем чужих, найдем своих, только б жив остался тот человек.

— Это кто же?

— Есть один немчура, — Юрко рассмеялся. Оставили в живых на расплод. Сам Стах пожалел.

— Что-то в лесу сдохло: чего это он стал таким жалостливым?

— Понравился он ему. Стах же художеством занимается, не знал?

— Знал.

Юрко поерзал, огляделся:

— У тебя не найдется чего-нибудь выпить, перенервничал я…

Галя достала из шкафчика бутылку и рюмку.

— О, еще довоенная! — потер руки Юрко. — Только начатая.

— До войны начали, так больше и не притрагивались, — грустно усмехнулась Галя.

— А те что же не выпили? Не нашли? — кивнул Юрко в сторону школьного зала.

— Они не искали и не просили.

— Как и вы — монахи, — хохотнул Юрко и осторожно отодвинул рюмку. — Это для причастия, мне плесни в стакан.

Галя подала стакан и тарелку с капустой, хотела нарезать сало, но Юрко отказался:

— Некогда закусывать и рассиживаться.

Выпил, бросил в рот щепотку капусты, посидел несколько минут молча, затем снова кивнул на стакан. Галя вылила остаток, Юрко допил, доел капусту и утерся рукавом. Я терпеливо ожидал, когда он доскажет то, о чем начал. Юрко это понял, кивнул и уже с хмельной многоречивостью заговорил:

— Так я говорю: понравился тот немчура Стаху, оставили его жить. Ну, конечно, не за красивые глаза и не за то, что он был художником, как и Петро. Художник он оказался особенный, редкий; из-за этого дара он и попал к нам в курень, бежал от своих, те хотели пустить его в расход. Ох и талант! — Юрко с сожалением взглянул на пустую бутылку. — Любую печать намалюет лучше

настоящей! Какие документы может сделать! И Стаху, и мне, и тебе, Улас. Я уж не говорю про твоих и моих — им в первую очередь. У него этих документов и разных удостоверений — целая пачка. Голова! Знал, что когда-нибудь все пригодится. Смеется: «Гитлер капут, а мы с этим жить будем!» И потряхивает пачкой документов. Вот немчура! Как такого не оставить в живых!

Юрко поднялся.

— Ну, собирайтесь, а я пойду торопить своих.

То была у нас с Галей последняя ночь, почти до самого утра мы собирались, все обдумывали, где и как нам лучше встретиться, если вдруг не выгорит вариант Юрка; остановились на церкви святой Варвары, — единственное место, которое мы знали в Вене.