Николай Омельченко - Серая мышь

— А мы разве не такие? — вспомнил я свою добрую помощницу, никому никогда не причинившую зла Наталью Григорьевну и проникся к Юрку обычной неприязнью.

— А что мы? — насторожился Юрко.

— И мы своих же, да как еще люто и жестоко.

— Ты про кого это?

— Про семью Мирчука.

Яков Мирчук был у нас секретарем сельсовета, из бедняков. Родители его — не пьяницы и не гуляки, а всеми уважаемые люди; бедность у них была от малоземелья и многодетности — девять ртов кормили старые Мирчуки и всех, как говорится, вывели в люди — дети жили в городе, выучились, стали фельдшерами, агрономами, учителями. Младший Яков, как и полагалось, остался в отцовском доме охранять родительскую старость. Отец за полгода до войны умер, осталась мать- старушка, ходившая за детьми Якова, — жена его Настя работала поначалу дояркой в недавно образовавшемся колхозе, а последнее время заведовала фермой и дома почти не бывала, как и сам Яков. За несколько дней до войны Якова пригласили в область на курсы, там его и застала война. Почему он не успел вернуться в село до того, как пришли немцы, мне до сих пор неизвестно. Крамаренко, Юрко и другие полицаи дожидались, что Яков объявится, а когда поняли, что его не будет, ворвались ночью в хату Мирчуков, вывели за село мать Якова, его жену и троих детей, самому старшему еще и семи не было, и там же, в яру всех застрелили и закопали. Соседи Мирчуков слыхали, как, узнав куда их ведут, причитали и плакали женщины, умоляли полицаев пощадить хотя бы детей.

— Жена Якова с большевиками якшалась, — зло бросил Юрко, — и на моего батька доносила. У меня с ней были свои счеты. А Мирчучиху и детей не я порешил, то все Крамаренко.

— А ведь трое хлопчиков были украинцами, и неизвестно, кем бы они еще стали…

— Ну, потекли интеллигентские слюни, — неприязненно сказал Юрко. — Тебя вот назначили политическим воспитателем, а ты не помнишь самого простого, но главного указа нашего провода; ликвидировать надо не только чужеземных врагов, но и своих, которые стали изменниками нации. Это отродье вырастет и мстить будет, никогда не стать им настоящими украинцами.

В моем дневнике сохранилась запись о последней встрече с Вахромеевой.

…За день до начала войны Наталья Григорьевна повезла наших школьников во Львов на экскурсию, хотела ознакомить детей с архитектурой и музеями древнего украинского города. Наши ученики впервые ехали на такую экскурсию, все мы волновались за них и за сопровождающих — шутка ли, не с двумя-тремя ехать, а с целым классом шаловливых ребят, никогда не видевших большого города. Я заранее написал своему знакомому директору школы, чтобы он похлопотал в гороно об устройстве в его школе общежития для наших детей, и вскоре получил ответ, что все готово, — выделена классная комната, занесены матрацы, договорено с соседней столовой, приезжайте. Возглавить эту экскурсию мы доверили самой опытной из нас, Наталье Григорьевне. В помощники ей дали пионервожатую из нашей же школы. Там и застала их война, но домой они не спешили, видимо, Вахромеевой не верилось, что немцы так скоро войдут во Львов, а затем оккупируют Украину. Слишком сильна была ее вера в непобедимость Красной Армии, так уж Наталья Григорьевна была воспитана, и это погубило ее… Война стремительно охватила все вокруг, и попасть с детьми на поезд

Вахромеева не смогла. Шли домой пешком следом за немецкой армадой. Видели повешенных и расстрелянных. Пионервожатая знала, что Вахромеева коммунистка, и не раз предлагала ей остаться где-нибудь, где ее не знают, не возвращаться в село, обещала сама довести детей, но Наталья Григорьевна и слушать не хотела. «За детей отвечаю я». То же самое сказала она мне, когда я ее спросил, зачем она, коммунистка, вернулась: могла бы не дойти хоть километр до села. «Не могла, — ответила она, — я должна была вернуть детей их родителям живыми и невредимыми». Это она сказала уже после, когда пришла ко мне за советом, как ей быть дальше.

— Немедленно уходите, — посоветовали мы с Галей. Собрали ей кое-что в дорогу, я дал ей адреса своих знакомых в дальних селах и в Ковеле. Она оставила мне адрес своей матери и сестры. «На всякий случай, если что случится…»

Случилось! О том, что она вернулась, узнало сразу же все село — на экскурсию ездили братья и дети полицаев. В моем доме ее, видимо, брать не посмели. Как только стемнело, я проводил ее до окраины села. Было тихо, так мирно пахло травами, полем, еще не паханной в этом году землей, которую так полюбила Вахромеева. А у яра ее уже ждали…