Эммет побледнел. Он не мог сообразить, откуда эта женщина узнала его имя. Он поднял голову и увидел ее странные глаза. Они пронзали насквозь и умоляли не унижать ее перед всеми. Эммет знал, что доктор сейчас его изучает, навсегда запоминает его лицо и отныне будет помнить все, что Эммет делает и говорит.
Эммет встал. Он медлил. Ему казалось, своим уходом он себя уничтожит. Луиза умоляюще потянула его за руку и бросила презрительный взгляд на доктора. Эммет опустил голову, чтобы казаться менее заметным, и прижал руки к груди.
— Молодчина, — выдохнула Луиза ему в ухо. Он молча позволил ей тащить себя из комнаты в комнату.
Кроме манеры одеваться, ничего вычурного в Луизе не было. Ее положили в больницу за несколько недель до Эммета. Как-то в четверг вечером она съела флуоресцентную лампочку, которую сняла с потолка в общежитии колледжа. Когда соседка по комнате подоспела с подмогой, Луизу нашли на кровати с обгрызенной лампой, зажатой в руке, словно корочка хлеба.
Луиза была твердо убеждена, что она умнее всех докторов и медсестер, какие ей годами встречались в больницах. Объясняя медикам причины своего отчаяния, она быстро теряла терпение. Когда охранники колледжа доставили Луизу в палату, она очень буднично рассказала доктору, что съела лампочку, потому что хотела почувствовать физическую боль, равнозначную ее душевному страданию. Больше ей нечего было сказать на эту тему. Когда Луизе сделали рентген, в желудке не нашли осколков, так старательно она их разжевала. На губах, деснах и между зубами торчала стеклянная крошка, словно мутные драгоценные камешки.
Луиза рассматривала свое пребывание в больнице как унижение. Как политическое заключение, организованное социальными работниками в сговоре с ее родственниками, которые только и мечтают промыть ей мозги, разубедить в истинном понимании реальности.
— Давай, упрячь меня, — дразнила она мать, когда та отправила ее в больницу. — Ты не сможешь держать меня здесь вечно. Когда-нибудь я выберусь и закончу начатое.
Как другие люди клянутся отомстить врагам, Луиза угрожала жестоко расправиться с собой. Она планировала самоубийство, точно идеальное преступление.
— Я прекрасно поняла, что жизнь может мне предложить, и это не то, что мне нужно, — говорила Луиза всем, кто соглашался слушать.
Ее ярость лишала сил докторов и медсестер. Луиза кого угодно могла переговорить. Она пересыпала речь цитатами, подтверждавшими ее правоту, — цитатами из книг, которых никто не читал. Ее непреклонный гнев делал любой ответ докторов вялым и неискренним. Медперсонал часто обсуждал на собраниях поведение Луизы, в особенности ее издевательства над врачами. Она заставляла их чувствовать себя идиотами. Некоторые делали попытки достучаться до ее сознания. Но чаще ее просто игнорировали и мечтали, чтобы она поскорее исчезла.
Заботливые доктора пытались воззвать к здравому смыслу Луизы, но как раз его у нее не было. Вместо логики ею руководили дикая паника, бесстрашный ум и вера в собственную непогрешимую проницательность.
— Спасибо, что не подставил меня, — сказала она Эммету, когда оба стояли в коридоре, покинув собрание.
Эммет жалел, что ушел. Теперь все сочтут его бунтарем. Ему хотелось вернуться, но страх поссориться с Луизой был сильнее страха перед любым наказанием. Эммет надеялся объяснить потом врачам, что не так категоричен, как Луиза, и все же надеется на их помощь. Но теперь, раз уж Эммет поставил на Луизу, он только и сказал:
— Н-н-не за что благодарить, — стараясь, чтобы звучало убедительно.
— Пошли ко мне в комнату, — сказала Луиза и провела Эммета в небольшой коридорчик, очень похожий на его собственный. Раньше он его не замечал. По пути они миновали еще две проходные комнаты. Отделение оказалось больше, чем думал Эммет. Может, в этих просторных коридорах жили те, кто вообще никогда не видит дневного света. Может, здесь проводят какой-то специальный отбор пациентов и самых непокорных отправляют жить с кошмарными пациентами, какие Эммету и не снились.
В комнате Луизы все вещи были огромной кучей свалены на кровати. На полу чемоданы, обвешанные чулками и нижним бельем. Будто Луиза только что примчалась домой из путешествия. Вторая кровать была без постельного белья.
— Они никого не хотят ко мне подселять. Я слишком трудная. Намотай на ус, если собираешься надолго здесь оставаться. Игра в простачка не очень-то помогает. Мой девиз: бери их за горло любым путем.
Читать дальше