Роберт Джоунз - Сила притяжения

— Людей все больше, — сказала она, и они понаблюдали, как цветные пятнышки взбираются на холм и перемешиваются.

Подъемник замедлил ход, кресла закачались. Они оказались на самой высокой точке — внизу сходились подножия двух горных склонов.

Мать прижалась к плечу Эммета, и он через куртку почувствовал кости ее руки. Такие крепкие, будто сквозь суставы кто-то продел тонкие стальные прутики. Мать болтала ногами. С каждым покачиванием их сиденья приближались к перилам в конце пути. И тут мать сильно отклонилась назад. Кресло затрясло. Она повернулась к Эммету с улыбкой.

— Как думаешь, мы умрем, если прыгнем отсюда?

Небо было бледное, словно продолжение сугробов. Белизна всюду, она закручивалась и замыкалась вокруг них.

Мать подняла защитную металлическую дугу на сиденье. Обняла Эммета, подтолкнула вперед, но удержала и, смеясь, притянула к себе. Они подтянули колени к груди, лыжи их дрожали, как сломанные пропеллеры.

Эммет прижался к матери, и на секунду ему показалось, что он мог бы упасть в пустоту, не сломав ни одной кости. Глядя на дымящиеся от ветра и снега вершины, похожие на Сахару, мать склонилась ближе и сказала:

— Смотри, кажется, они такие нежные. — Она сняла перчатку, взяла ее двумя пальцами, помахала ею у Эммета перед глазами и подмигнула — мол, смотри, фокус.

Потом она отпустила перчатку. Черная рука устремилась к сугробам, планируя большими безжизненными кругами, будто контролируя свой полет, но потом круги сбились, и она понеслась вниз, пронзая пустоту. Перчатку трепало, она почти оставляла за собой хвост черных клеток. Лети она так чуть дольше, наверняка полностью распалась бы на молекулы, но она упала в снег и сразу исчезла, точно кулак в тумане.

Кот что-то замышлял против Эммета.

После ограбления зверь вел себя очень беспокойно. Он шипел, едва Эммет или собака входили в комнату, то и дело отскакивал в угол и боком прижимался к стене.

Один кот знал, что именно случилось в ночь ограбления. Эммет пробовал ублажить кота, купив ему новую керамическую плошку и фланелевую подушку. Это не подействовало. Кот его не простил.

Всю ночь кот расхаживал по комнате и прислушивался. Он подслушивал телефонные разговоры Эммета. Он знал, какие звуки Эммет издает во сне, а их даже сам Эммет никогда не слышал. Мало ли в чем он мог признаться во сне. Кот точно знал. Эммета это пугало. Однажды он взял у брата магнитофон и поставил у изголовья — записать все, что будет происходить ночью. Эммет проспал пять часов. На пленку записалось только мягкое кошачье мурлыканье, будто зверь специально лег животом на магнитофон.

Кот знал об Эммете все. И с каждым новым открытием его походка становилась все более вороватой, его спина мелькала то здесь, то там на фоне штукатурки, а глаза никогда не закрывались, даже ночью.

Эммет только делал вид, что спит. Неделями он тренировался бесшумно и медленно дышать, беззаботно ворочаться, как всякий невинно спящий человек. Порой он даже специально бормотал во сне: имя, фразу, опасение. Эти слова должны были обмануть подозрительного кота и вызвать у него сострадание. Однако ничего не менялось. Зверь продолжал глазеть на Эммета, а иногда лапой хлопал по векам, будто ловил паука, стараясь не порвать паутину.

Когда Эммет ложился спать, кот дремал у него прямо на лице. Когда Эммет моргал, шерсть щекотала ему глаза. Но он научился замирать и не шевелиться. Он читал о людях в Африке, которые застывают, когда к ним в спальный мешок заползает змея. Они лежат, словно парализованные, пережидая, когда змея согреется и уползет. Эти люди прекрасно понимают, что такое паника и что в такой ситуации опасно даже дыхание.

Об Эммете и так уже слишком много знали. Он чувствовал, как все его секреты испаряются, будто влага с кожи, все поры раскрылись и выдают его беспокойство. Иногда он даже ощущал, как открываются и закрываются эти мельчайшие, едва видимые люки: тихонько постукивают, точно дешевые деревянные браслеты. В последнее время Эммет постоянно растирал руки и бормотал, что ему холодно.

После ограбления он перестал принимать почту. Сбил с толку всех своих корреспондентов. Он упросил секретаршу на работе, жившую недалеко от почты, принести ему бланк для меняющих место жительства. Эммет сказал ей, что его двоюродная бабушки решила переехать в другой дом престарелых и так больна, что не может сама пойти за бланком. Он смутно припоминал, как однажды сказал секретарше, что его мать и бабушка умерли, но о двоюродной бабушке еще ни разу не упоминал. У его бабушки ведь могло быть несколько сестер. Секретарше неоткуда узнать, что все они были монашками и давным-давно умерли в монастырях Франции.