Митчел Уилсон - Встреча на далеком меридиане

- Здравствуй, Ру, - сказал он тихо и умолк. Но он совсем не был готов к долгому и растерянному молчанию, за которым последовало недоверчивое, приглушенное и почти испуганное "Алло?", звучавшее как просьба, чтобы на этот раз ответ был иным. - Ру, это Ник, - сказал он. - Я на несколько дней в Нью-Йорке.

- Ник! - воскликнула она. - Ник! - И он ясно увидел, как сложились ее губы, произнося его имя.

- Как поживаешь, Ру? - спросил он, против воли говоря с ней прежним голосом.

- Ах! - Это был не то вздох, не то стон. Руфь неуверенно засмеялась. Дай мне перевести дух. О господи! Погоди минуту, я сяду. - Она все еще смеялась, но голос ее дрожал. - Откуда ты звонишь? - спросила она через некоторое время. Она действительно отходила от телефона, чтобы взять стул. Он назвал свой отель. - Но ведь до тебя только три улицы. Ник, только три улицы!

- Я уезжаю за границу и, оказавшись в Нью-Йорке, не мог не позвонить тебе, просто чтобы узнать, как ты живешь. Если я поступил неправильно, бестактно иди некорректно, то прошу прощения.

- Ник, пожалуйста, не надо! То есть я хочу сказать, если бы ты не позвонил, а я узнала бы, что ты приезжал, я, наверно, поняла бы, но мне было бы очень больно - Куда ты едешь? - перебила она себя.

- В Лондон и, может быть, в Париж, но главным образом я еду в Москву. На конференцию.

- В Москву? Ах, Ник, - засмеялась она, радуясь за него. - Как замечательно! Когда ты едешь?

- Не знаю. На этой неделе. А может быть, на той. Это зависит от разных обстоятельств. Руфь, скажи мне, у тебя все хорошо? Ты работаешь?

- Этой зимой у меня наконец-то была выставка.

- Да, я читал. А как ты сама?

- Прекрасно, - помолчав, ответила она другим, немного растерянным голосом, тоже вдруг почувствовав, что их разделяют три года. - А как ты?

- Прекрасно, Ру... - Он помолчал. - Скажи, как полагается по правилам, можно мне тебя повидать? Допустим, пригласить тебя позавтракать? Если это неудобно, ты так прямо и скажи.

- Мне бы очень хотелось. Ник, очень, но...

- Разумеется, - быстро перебил он. - Как чудесно было снова услышать твой голос! Желаю тебе всего самого лучшего.

- Ник, подожди.

- Нет, нет, Ру. Я все понимаю. Я позвоню тебе на обратном пути. Через несколько месяцев. До свидания!

- До свидания. Ник, - произнесла она еле слышно.

Он брился и хмурился, стараясь держать свои чувства в узде. Когда он пил кофе, зазвонил телефон. Это была Руфь.

- Ник, еще раз пригласи меня позавтракать вместе.

"Пригласи меня", - сказала она, а когда она говорила таким голосом, он чувствовал, что ее миниатюрность - только иллюзия. Она всегда держалась очень прямо, но не потому, что пыталась казаться повыше ростом, а потому, что характер у нее был стальной.

- Пригласи меня. Ник, потому что я хочу сказать - "хорошо".

Он улыбнулся.

- Допустим, в час?

- Хорошо, - сказала она, и он знал, что ее глаза чуть-чуть сузились вызывающе и властно, как бывало прежде, когда его либо смешила такая сила воли в такой крохотной женщине, либо он в нестерпимом и беспомощном раздражении чувствовал, что готов убить не то ее, не то себя. Она была единственной женщиной, которая могла вызвать в нем такую бурю чувств, а когда она плакала, не опуская головы, - ощущение совершенно невыносимой вины.

Она назвала ему ресторан на 54-ой улице и сказала, что от его имени закажет там столик.

- Ты меня, наверно, не узнаешь, - закончила она счастливым голосом, - я стала совсем-совсем другой.

- Ну, меня ты узнаешь, - сказал он сухо. - Я - высокий мужчина в синем костюме.

Когда Ник вышел на улицу измученного зноем города, ему показалось, что он, задыхаясь, плывет под водой. Жгучий, пронизанный солнечным блеском город был неподвижным, жарким, влажным морем, покоящимся над каменным дном мостовой, усеянным островами высоких зданий из стекла и гранита; а он, существо, попавшее в чужие воды, двигался с косяками местных обитателей в залитой ярким светом, давящей глубине. Вздохнуть полной грудью удавалось только в искусственно охлажденных сотах учреждений, где в воздухе была разлита весенняя горная прохлада. На двадцать пятом этаже в безличном, казенно удобном кабинете он встретился с ожидавшим его работником службы безопасности. Уоррен Хьятт оказался худощавым, седым, неприметным человеком в облегающем сером костюме, который делал его почти невидимым. Но вопреки всем штатским атрибутам это, несомненно, был полицейский в кабинете полицейского управления. Как он ни старался любезным тоном замаскировать этот факт - лицо, глаза, движения выдавали его. Подобно энсонам из государственного департамента всего мира, хьятты всего мира являли собой еще один послевоенный тип людей, которые занимаются физикой, ничего в ней не понимая и совсем ею не интересуясь: это были дальние родственники, которые после насильственного брака вторгаются в прежде дружную семью и без лишнего шума дают почувствовать свои права.