Валери Уиндзор - Лгунья

- Прощаюсь.

В сумраке он был настолько похож на Гастона, что некоторые мускулы моего тела дали о себе знать. А может, Гастон был так похож на дядю Ксавьера, и все было как раз наоборот? Может, я все это сделала, чтобы заменить одного другим, и это была чистой воды мысленная проекция?

Он фыркнул.

- В каком смысле "прощаешься"?

- Я уезжаю в воскресенье.

- Ну да, так ты же вернешься, - он не спрашивал, а утверждал. Вернешься же. И очень скоро.

Я молчала.

- И зачем тебе вообще ехать? - спросил он. - Не понимаю.

- Работа, - солгала я. - Жить-то мне надо.

- Ну и что? Живи здесь. Ты же можешь здесь жить.

- Нет, не могу.

Он пожал плечами.

- Если дело в деньгах... так это не вопрос, это ерунда - деньги.

- Не в деньгах.

Он долго молчал, потом сказал:

- Мне надо подоить коз.

Мы вместе шли по лугам.

- Мне здесь так нравится, - вырвалось у меня, когда я потеряла бдительность.

Я сидела на краю пустой кормушки и смотрела, как он работает.

- Вчера я принял решение, - сказал он.

- Какое?

Он покачал головой и оттолкнул подоенную козу.

- Да так, - сказал он, - неважно какое. Завтра угощаю тебя обедом.

- Это и есть решение, которое вы приняли?

Я смотрела, как он доит другую козу, как его руки, успокаивая, похлопывают её по костлявому крестцу. И тут мне в голову пришла шальная мысль. Она настолько меня поразила - нет, неверное слово - настолько расстроила, что, пробормотав извинение, я побежала в дом.

За обедом дядя Ксавьер снова был самим собой. Он болтал, смеялся, то и дело подливал мне вина, пока я не потеряла счет выпитому, рассказывал непристойные и, скорее всего, вымышленные историйки о праздничном комитете, членом которого он был. У меня кружилась голова от вина, грусти и оттого, что я так много смеялась. От смеха у меня по щекам текли слезы, и вот-вот грозили перейти в нечто более отчаянное и неконтролируемое.

- Простите, - сказала я. - Я слишком много выпила.

Дядя Ксавьер взял мою руку, но тут же отпустил.

- Ты устала, - сказал он. - Тебе надо поспать.

Я извинилась и поднялась к себе, не дожидаясь, пока подадут сыр. Tante Матильда, должно быть, ушла за мной следом, потому что когда я выглянула из комнаты, собравшись в ванную, она стояла на лестничной площадке.

- Какая-то ты сегодня бледная, - сказала она. - У тебя ничего не болит?

Полагаю, она имела в виду последствия аварии.

- Немного ноги ноют, - сказала я.

- Ты что-нибудь принимала?

Я сказала, что в больнице мне дали обезболивающих таблеток, но я уже их все съела.

- Пойдем, заглянем ко мне на минутку, - сказала она. - У меня есть анальгин.

Я пошла за ней по коридору в её спальню, не потому что мне нужны были обезболивающие, а из чистого любопытства. Я почти не обращала на неё внимания с тех пор, как мы поговорили на лестнице в конце моего самого счастливого дня в жизни. Мне казалось, я должна избегать её, разговаривать с ней с уважительной сдержанностью. Честно говоря, я её слегка побаивалась. В ней не было ни капли того тепла, которое переполняло её младших братьев. Было одинаково легко бояться её и в то же время отталкивать, потому что она редко бывала поблизости. Из этой комнаты, где она проводила почти весь день, она вела не только домашние дела, но и практически весь туристический бизнес. Мне было очень интересно посмотреть, как там внутри. Я представляла себе толстую паутину, из центра которой она следит за всеми всевидящим оком. А оказалось, это светлая, бело-золотая комната с обитыми парчой креслами и огромным столом, а по соседству, за двойными дверями, спальня.

- Входи, - сказала она. - Садись.

Я села на маленький позолоченный стул. Очень неудобный.

- Полагаю, я должна перед тобой извиниться, - сказала она, роясь в ящике стола, видимо, в поисках анальгина. - Ты уезжаешь в воскресенье, а мы так толком и не поговорили.

- Боюсь, это я виновата, - вежливо ответила я. - Я нечасто бывала дома.

Она бросила поиски. Возможно, это был всего лишь предлог, и никакого анальгина у неё не водилось. Она уселась за стол, как будто это было официальное интервью.

- Итак? - спросила она.

Мне явно предлагалось сделать некое заявление, но я не поняла, какое, и улыбнулась.

- По-моему, ты сегодня немного расстроена? - напомнила она.

- Да нет, с чего бы, - соврала я.

Она разгладила воображаемые складки на черной юбке. - Конечно, ты будешь скучать по Гастону. - Это что, критика? - Тебе ведь нравились ваши прогулки.

- Очень нравились, - сказала я.

- Мы тебя в последнее время почти не видели.