Ковелер Ван - Запредельная жизнь

- Что сидеть взаперти, мадам Фабьена? Вы не хотите пойти прогуляться?

- Я хочу побыть одна.

- О, такие желания жизнь выполняет легко. Когда-то, помню, мне этого тоже хотелось. Это было в Руре во время войны. В армии ты всегда на людях, и вот я каждый день думал... но я вам надоедаю... Смотрите упадет мясо. Вы совсем ничего не едите!

Фабьена глядит на этого, как обычно, подтянутого старика. Она всегда старалась не пускать его в наш семейный круг. Его деревенский выговор слишком напоминал ей мир, из которого она вырвалась; ей казалось жизненно необходимым оградить от его влияния Люсьена, а тут... Люсьен в школе, я в гробу, Одиль заменяет ее в магазине, клиенты опостылели, время остановилось.

- Альфонс... я часто пренебрегала вами...

- Что вы, я привык...

- Вас не затруднит, если я попрошу вас теперь побольше заниматься Люсьеном?

- Наоборот! - бурно радуется Альфонс. - Он заменит мне Жака. - И, спохватившись, извиняющимся тоном: - То есть я хочу сказать...

- Я поняла.

Альфонс мотнул головой в сторону двери - мол, я пошел - и уже повернулся, забыв сделать вид, что он приходил что-то взять.

- Альфонс...

- Да, мадам Фабьена. Если хотите, я заеду за ним в половине пятого. Возьму машину Одиль, а то малыш стесняется, когда около школы стоит наш фургон.

- Альфонс, когда в коробки начали класть пенопласт?

Альфонс покраснел. Он не знал, что хотела услышать Фабьена, и не смел заговорить с ней о добрых старых временах, когда в коробки клали паклю, а он, Альфонс, по собственной инициативе стоял на страже перед подсобкой, чтобы нас никто не потревожил. Поэтому он ответил, что постарается узнать, и быстренько выскользнул. Фабьена подняла голову и посмотрела на окошко под потолком - в него уже не попадало солнце, и в помещении сгустился обычный в это время дня полумрак. Она машинально поправила выпадающий кусок мяса в разрезанной булке и вышла, оставив бутерброд на автокаре.

Час с лишним она вытаскивала из всех шкафов и ящиков мои вещи, аккуратно складывала их, засовывала по карманам заменяющие нафталин цитрусовые шарики. Очень мило - такая заботливость. Как будто я еще вернусь.

Запаковав всю одежду в чемоданы, она села на пол посреди гардеробной, растерянно глядя на этикетки из аэропортов - отметины наших путешествий: Рим, Канары, Зальцбург, Па риж - Диснейленд... Скорее всего Фабьена раздаст мои вещи благотворительным обществам: "Помощь бездомным", "Эм-маус", "Католический фонд милосердия". Не вижу тут ничего обидного. Наоборот - прекрасно, что мои любимые штаны и куртки будут кому-то служить и видеть божий свет, вместо того чтобы уныло висеть на вешалках. Если какие-то бытовые предметы вызывают во мне острое сожаление, то только те, что лежат в шкафах кухонных. Обеденный прибор, который больше не положат на стол.

Вдруг Фабьена вскакивает, видимо, осененная новой идеей. Чемоданы засовывает в мою часть гардеробной, закрывает и запирает на ключ дверь. Мой отъезд откладывается. Не заходя в магазин, Фабьена выходит на задний двор. Там, в нише оборудования для бассейнов, ее поджидает Альфонс и тотчас устремляется следом. Фабьена нехотя останавливается. Он же протягивает ей свою визитку:

АЛЬФОНС ОЗЕРЭ

Комитет друзей Ламартина

Общественно полезная инициатива

Он деликатно вычеркнул свое имя и приписал сверху дату появления во Франции пенопластовых упаковок, которую ему назвали на картонажной фабрике.

- Спасибо, Альфонс. - Фабьена смотрит на него новым, добрым взглядом, и это меня очень радует. - Это было совсем не срочно.

- Потом забудется, - скромно отвечает Альфонс и отходит.

Дождавшись, пока он скроется в недрах магазина, Фабьена забирается в трейлер. Там все "как было". Она подходит к "Забытому окну" и разглядывает неоконченный портрет Н аилы так же беспощадно и придирчиво, как собственное лицо в зеркале, когда делает макияж. Так проходит несколько долгих минут. Не могу понять, о чем она думает. Я слегка размяк в женской раздевалке и никак не могу встряхнуться и вновь обрести способность читать мысли, которую вроде бы успел неплохо натренировать. Впредь надо остерегаться долго нежиться в созерцании. Как я догадываюсь, удовольствие и познание не всегда совместимы, а еще вернее - приходится выбирать либо одно, либо другое.

Теперь Фабьена переходит к моим художественным принадлежностям. Вот замоченные в скипидаре кисти. Чистенькие, готовые - для кого? Люсьен рисует фломастерами, говорит, что краски очень пачкают. Жаль, никому не пришло в голову положить мне в гроб кисть. Каждый положил что-то дорогое и символическое для него самого, о нем самом говорящее. Что ж, значит, не один я эгоист. Просто я, хоть никто бы не сказал, может, больше от этого страдал.