Ковелер Ван - Запредельная жизнь

- Мари-Па, это что?! Ты ковыряла пальцем юбилейный торт?

Заплаканная Мари-Па прячет руки за спиной. Мне сдается, что ее мать злится не из-за попорченного торта, а из-за того, что знает причину ее слез. Кондитерская Дюмонселей - самая старая фирма в нашем городе посте скобяной лавки Лормо: мы основаны в 1799 году, а они при Наполеоне III, и для Жанны-Мари это настоящая трагедия. Она пытается переспорить муниципальные архивы с помощью цифр из миндального теста на выпеченном в честь фальшивого двухсотлетия меренговом торте.

- Что-то сегодня особого наплыва нет, - вступает в беседу уже тепленький Жан-Гю, не сообразив, что невинная реплика, которой он хотел рассеять гнев матери, только распалит его.

- Ну да, не все же могут похвастаться свежим покойником, - отвечает Жанна-Мари, и слова ее повисают в гнетущей пустоте торгового зала.

- Мама, - укоряюще говорит Жан-Ми, единственный из детей, вышедший из-под материнских юбок сравнительно неповрежденным - благодаря спорту.

- Если и дальше так пойдет, очередь к Лормо перекроет нам вход. Ейбогу! А если ты собираешься реветь все утро, Мари-Па, встань на витрину, может, и к нам кого-нибудь приманишь.

Колкости королевы-матери прерывает звонок в дверь.

- Добрый день, месье, - тоном соболезнующей соседки встречает она посетителя и властно призывает: - Валери!

Удостоенная высокой чести продавщица спешит обслужить... ну конечно, все того же юного полицейского... Я только затем и выбираюсь в город, чтобы встретить его. На этот раз он в штатском: джинсы, кроссовки, серая куртка.

- Что желаете? - приступает к делу девица с растрепанным шиньоном эту уволят до конца недели.

- Спасибо, я просто смотрю.

Мадам Дюмонсель протяжно вздыхает, так что эхо отдается под расписанными в духе Сикстинской капеллы сводами. Невостребованная продавщица возвращается на прежнее место - подпирать центральную колонну.

Начинающий сыщик, заложив руки в карманы, медленно продвигается вдоль стеклянного прилавка, разглядывая кондитерские изделия, как рыбок в аквариуме. Наконец он останавливается перед Жаном-Ми, который принес лоток с партией только что украшенных кремом пирожных под названием "па-риж-брест".

- Это "сент-оноре"? - вежливо спрашивает Гийом Пей-роль.

- Вроде, - отвечает не расположенный спорить Жан-Ми.

- Вы ведь были лучшим другом Жака Лормо?

Да что ему надо в конце-то концов?! Ясно сказано: естественная смерть! Заключение по всей форме. Жан-Ми поднимает глаза от лотка и внимательно смотрит на коротко стриженного вихрастого молодого человека, который понимающе ему улыбается.

- Да, а что? Вы его знали?

- К сожалению, нет. Я очень ценю его живопись.

- Да?

В этом удивленном восклицании смешались недоверие и насмешка. Уж ято знаю Жана-Ми.

- Умереть таким молодым и оставить недописанное произведение, это ужасно. Ведь правда? Это все равно как если бы вы умерли и оставили недопеченный торт.

Жан-Ми, никогда не думавший о такой возможности, недоверчиво глядит на него и скромно возражает:

- Торт - это всего лишь торт.

- Понимаете, я писатель. То есть я пишу, но... пока не нашел издателя. А тем временем меня призвали в армию.

- В какие войска? - расцветает Жан-Ми, довольный, что разговор перешел на знакомый предмет. - Я служил в альпийских стрелках.

- В полицию.

- Что ж, тоже неплохо. Но с альпийскими стрелками не сравнить. Добрый день, мадемуазель Туссен.

- Не очень-то он добрый, - ворчливо возражает одетая в черное старая дева.

- Вы, конечно, были у Лормо, - слащаво причитает Жанна-Мари. Такое горе!

- Я только что похоронила свою собаку, и у меня отнимается рука, оттого что пришлось копать мерзлую землю в саду, но я не кричу об этом направо-налево! - отчеканивает Туссен, прекращая разговоры о чужом трауре.

- О, я в отчаянии, - почти неподдельно сокрушается королева-мать. Животные не так застят ей свет, как Лормо.

- В отчаянии? Вы? Из-за моей собаки, которую и в магазин-то не пускали? Не смешите меня.

- Это распоряжение префекта, - оправдывается конди-терша.

- Вам же хуже - накликаете беду, - с горьким злорадством облеченной тайным знанием предрекает мадемуазель Туссен. - Дайте мне одну булочку с изюмом.

- В себя не могу прийти, - картаво объявляет с порога мадам Рюмийо, в платиновых с голубым отливом химических кудрях, по-пижонски увешанная значками. - Бедный месье Лормо. Мой муж был его последним клиентом.

- Чушь все это, - обрывает ее мадемуазель Туссен.

Она расплачивается за булочку и выходит под снисходительное молчание, которым всегда встречают причуды богачей. Кажется, она оставит меня на некоторое время в покое.