Торгни Линдгрен - Вирсавия

И она отрезала прядь своих волос, средь которых было теперь столько же седых, сколько и черных, и послала одного из отроков Иоава похоронить эту прядь в куче камней над Авессаломом.

Ионадав, сын брата Давидова, тот, что был другом всем, тоже пал в Ефремовом лесу и был назван среди других, кто-то закалал его и только после этого обнаружил, кто он был, но никто не спросил о нем, никто не принес жертвы ради него, никто не спросил даже, на чьей стороне он был убит, хоть, может статься, он и сам этого не знал.

Иоав же пошел к царю, сидел и смотрел на спящего, видел морщинистое его лицо, которое и во сне было замкнуто и непостижимо. Иоав провел рукой по собственным щекам и лбу и с удивлением ощутил, сколь гладкой была по-прежнему его кожа; царь лишь на пять лет старше меня, подумал он, но беспечальность войны уберегла меня от старости; и, когда царь наконец проснулся, он сказал ему:

Нет, Вирсавии здесь нет.

Где же она?

Она совершает погребальную жертву над Авессаломом.

И за меня тоже?

Да. И за тебя.

Тогда царь успокоился, и Иоав продолжил: ты в стыд привел сегодня всех слуг твоих, спасших ныне жизнь твою, и жизнь Вирсавии и Соломона, и жизнь сыновей и дочерей твоих, кроме Авессалома, и жизнь жен и жизнь наложниц твоих.

Они безразличны мне, сказал Давид, не называя, кого он имеет в виду.

Ты любишь ненавидящих тебя и ненавидишь любящих тебя, сказал Иоав. Ничто для тебя мы все, ибо сегодня мы узнали, что если бы Авессалом остался жив, а мы все умерли и были похоронены под кучею камней, то тебе было бы приятно.

Ты думаешь, он домогался ее? — сказал Давид, и голос его был нерешителен, будто он вовсе и не желал получить ответ на свой вопрос.

Кого?

Вирсавии.

Иоав призадумался, ибо ответить должно было скорее хитро, нежели правдиво.

Да, сказал он в конце концов. Домогался.

Казалось, Давид ожидал именно такого ответа, даже алкал его, лицо его успокоилось, и он сказал: я никогда не говорил того, что ты утверждаешь.

Итак, продолжал Иоав, если не считаешь ты, что мы все никуда не годны и дела наши тщеславны, тогда встань, выйди и поговори к сердцу рабов твоих: ибо, если ты не выйдешь, в эту ночь не останется у тебя ни одного человека!

Да, сказал Давид. Я иду.

Если ты не выйдешь, добавил Иоав, это будет для тебя хуже всех бедствий, какие находили на тебя от юности твоей доныне.

Но хотя Давид воистину последовал за Иоавом, он сказал ему, сказал горестно и со вздохом, так что Иоав не мог усомниться в его искренности: царь умер. Да, царь и вправду умер.

Однако ж народ уже разбежался, смятение прогнало всех и каждого по домам.

Только когда просидел Давид у ворот Маханаима три дня, вновь собрались к нему представители всех колен народа его, но не было никого из колена Иудина, того, что последовало за Авессаломом. И Вирсавия, и Соломон, и Верзеллий, купец из Роглима, все время стояли подле него, они раздавали подношения народу, сыры и виноградные лепешки и медные украшения и говорили вместо царя, сам же он только сидел, безмолвный и мрачный, а в сердце своем, может статься, даже отсутствующий, совсем как Господь на ковчеге в Иерусалиме.

Царь, говорили они, избавил нас от рук врагов наших, теперь же он сам бежал из земли сей, от Авессалома, но Авессалом, которого мы помазали в царя над нами, умер на войне, похоронен под кучей камней, почему же теперь вы медлите возвратить царя?

И они послали через священников сказать народу Иудину, что один из них, может быть Амессай, поставленный над войском Авессалома, мог бы стать теперь военачальником вместо Иоава, если только захотят они возвратить царя Давида, Иоав теперь вошел в преклонные лета, говорили они, пусть он бережет свои последние силы для имений своих и жен.

Наконец сказал кое-что и Давид: поистине Амессай будет военачальником при мне, я наследую Авессалому, его военачальник будет моим военачальником, и я отвергну Иоава, который убил невинного отрока, сына моего.

И тогда народ колена Иудина тоже стал просить Давида возвратиться в Иерусалим. И как дар примирения послали они Вирсавии ассирийских коней Авессалома и двухколесную колесницу, что оставалась в Иерусалиме, Авессалом хотел сохранить колесницу и лошадей для большого праздника воцарения, в переднем дворе у скинии Господней.

И вот отправились они обратно в Иерусалим, впереди бесстыдно, прямо-таки нагло катила колесница Вирсавии, ибо Вирсавия рассудила, что так будет лучше всего и умнее, ведь и колесница, и четверка коней могут повредиться в толпе позади царя, подле нее ехал на муле Соломон, на луке седла у него был киннор Шевании, который его мать царица подарила ему. Царь же восседал на царском своем муле, том самом, которого Нафан помазал в царские мулы и который более двух десятков лет носил его во дни радостных праздников и во дни печали, вот и теперь тоже, нес от свержения к новому воцарению, даже возрождению.