Мери Вейо - Рассказы

- Почему?

- Он попросил меня закрыть заслонку, а я позабыл.

- Подумаешь, любой может забыть. Я сама сколько раз забывала. И потом, печь такая огромная, не скоро остывает. Было уже далеко за полночь, когда дверь снова хлопнула.

- Мне пора. Это отец вернулся, - сказала Сиско.

- Где ты будешь спать? - спросил Мартти.

- В одной комнате с Пиркко.

Мартти подождал, пока Сиско спустилась вниз, разделся и лег. Он забыл погасить свет, пришлось снова подняться. Поглядел в окно: вон стоят сосны, за ними в темноте белеет земля, а вдали, высоко-высоко - опушка леса. Словно в воздухе повисла. Это оттого, что земля такая же, как небо, - светлая. Не слышно хода стенных часов. В ушах будто шумит ровный сильный ветер, и ничего тут не поделаешь. Его не уймешь, когда-нибудь сам прекратится. Закашлял хозяин, три раза кряду. "Как бы не простудился, - с тревогой подумал Мартти. - Еще схватит воспаление легких".

Комнатка на чердаке была жарко натоплена. Он снова встал, чиркнул спичкой и попытался разглядеть, закрыта ли печная заслонка, для верности пощупал рукой, - кажется, все было в порядке.

Где-то внизу спала сейчас прекрасная темноволосая женщина.

Кончина матери

Перевод Т. Джафаровой

1

К вечеру грянул гром и задрожала земля. Но мама не обратила на это никакого внимания, хотя раньше она пугалась, выходила к нам из своей комнаты и рассказывала всякие деревенские небылицы о грозе. Теперь ее и слышно не было.

Тучи заполонили небо, и гром грохотал, точно скорый поезд. В небесах, видно, шла война. Испокон веков у человечества сложилось впечатление о войне, как о чем-то трескучем и оглушительном, подумал Юсси. Оттого, быть может, оно и не пыталось сделать ее бесшумной. Юсси не стал высказывать эту мысль Олави. Таковы уж крестьяне, они обычно рассуждают не вслух, а про себя. Их пугает все необычное, далекое и непонятное. Например, город. Они боятся таинств природы, но хорошо представляют себе, что происходит в их собственном небольшом мирке. По их мнению, спорынья, которая заводится во ржи, - это вовсе не спорынья, а маленький черный чертик.

В четыре утра небо прояснилось. Неяркая луна, похожая на крышку от консервной банки, едва виднелась на бледном предрассветном небе. Впрочем, нужно было оглядеть чуть не полнеба, прежде чем ее отыщешь.

С крыш капало, а под ногами, если идти по траве, хлюпала вода, она плохо просачивалась сквозь глинистую почву. Деревянный серый сарай в утренних сумерках казался почти черным. У соседей слышались шум и возня строители, закончившие работу, расселись по машинам и отправились в сторону Лахти. Новые амбар и сушилка были сделаны из жести, которая отливала серебром, будто вода. За рекой в Нокела серебрились в точности такие же постройки.

- Дождь вымыл твою машину, - сказал Олави.

Машина Юсси стояла посреди двора. За нею громоздились старые сараи, один из которых Олави разобрал на гараж. Олави ездил в село за покупками, купил для матери коричневую сумку из искусственной кожи и кое-какое бельишко. Ему, верно, пришлось снять деньги со счета в банке. Олави вернулся из села в тот момент, когда закрутил ураган, поднимая столбы пыли, и обрушился дождь. Впопыхах он и не заметил, как въехал на крышу погреба. Теперь Олави задним ходом выводил машину во двор.

- Отец боялся, что однажды крыша рухнет под тяжестью лошади, когда сено завозят, а ты по ней на машине разъезжаешь, - заметил Юсси.

- Так не рухнула ведь.

Ирма одевала мать в комнате стариков. Дед сидел в кресле-качалке с трубкой в зубах и безучастно наблюдал эту сцену. В другой комнате - Олави и Ирмы - галдели дети, их загнали в дом перед грозой. Они пытались соорудить поезд и перетаскивали все стулья в одно место.

- Если бы дети хоть иногда вели себя тихо, - вздохнула Ирма.

Мать сильно похудела. Пиркко и Сиско спорили, что если бы они ходили мыться в сауну вместе с матерью, то это резкое похудание стало бы заметно намного раньше, а так оно обнаружилось лишь год назад. Сестры полагали, что она отощала потому, что редко ездила в село за продуктами и плохо питалась. С тех пор как два года назад старики вышли на пенсию, жизнь в доме резко изменилась. Они отделили свое хозяйство от сыновнего и перетащили весь нехитрый скарб в одну комнату, из которой когда-то, в дни их молодости, и состояла вся изба.

Мама на старости лет стала ужасно стеснительной и щепетильной, впрочем, она и всегда была такой. Ирма диву давалась, что из-за какой-то бумаги вся их жизнь целиком переменилась, точно резкую разделительную черту провели не только через дом и имущество. К счастью, дети этого еще не замечали, хотя, впрочем, и они стали реже пробегать через комнату стариков, а в последнее время и не очень много с ними разговаривали. Конечно, сестры не могли ходить с мамой в сауну, они обзавелись семьями, появились дети, которых надо было купать. Пиркко мылась в сауне вместе с мужем и детьми, а Сиско ходила с ними. Ей очень хотелось излить душу, поделиться наболевшим. Она рассказывала, отчего рассталась с Мартти, перестала вдруг испытывать к нему нежные чувства, они вмиг рассеялись, словно дым. Однажды Мартти приезжал на рождество и все крутился возле Пиркко, Сиско же это только позабавило. И тут она поняла, что не любит своего друга, раз ей все безразлично, она даже его не ревнует. Пиркко поддевала и подкалывала Мартти, хотя они и ездили потом вместе в Хельсинки, но для окружающих это выглядело так, словно им было просто по пути. Мартти пытался уверить Сиско, что надо расположить Пиркко к себе чисто по-дружески, чтобы она отнеслась благосклонно к тому, что они с Сиско встречаются, так как, по мнению Мартти, Пиркко его ни в грош не ставила. Наезжая домой из города, Сиско могла часами рассказывать одно и то же, смакуя каждую деталь, и потому она бы не заметила никаких перемен, даже если бы мать переехала жить на крышу, - она была словно зашоренная. Ирма пыталась выпроводить деда в специально натопленную сегодня сауну, пока из нее не вышло тепло, но он противился.