Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 1

— Чего вы торопитесь? Лошадей только запрягают, — спросил Колосов.

— Всё это больше для порядка. Придём мы в Нагаево раза в два быстрее. А всё же впереди лошадёнки идти веселей, да и случись что-нибудь, подберут в зимовье. Как-никак пятьсот вёрст. — Он покосился на избушку уполномоченного и усмехнулся. — А ловко он, разбойник, поставил избёнку, хотел бы, да не обойдёшь.

Фалько как раз налаживал нарты, привязывая сзади какие-то меховые узлы.

— Михаил Михалыч, прощай, дорогой! — лихо помахал ему старатель шапкой. — Только зря привязываешь за обшивку: ненадёжно! Крепи за копылки, верней будет! Прощаться не захожу, надеюсь, через денёк нагонишь! Надоест Ещё прощаться да здороваться! Ну, покедова! — Он надел шапку и помахал ещё раз рукой.

— Приведётся и встретимся, крестничек1 Ты ведь без почёта непривычный! Так что будь здоров, — крикнул Фалько.

— Ну, теперь держись! Не успокоится. Проводит до Нагаево. Видел, сколько продуктов на нартах? — Космачёв улыбнулся и крепко пожал Юрию руку. — Задержусь или что случится, барахлишко побереги, пригодится.

— Что так? Перемудрил?

— Всяко бывает. Земля, говорят, вертится, и не заметишь, как вверх ногами можешь очутиться, — ответил он и зашагал по дороге, нагоняя товарищей.

Стихли шаги старателя, Юрий побрёл по дороге. Высились новые срубы жилья. Он увидел и свой барак, приткнувшийся к серому срубу, похожему на зимовье. Его помог закончить Митяй со своей артелью.

Посёлок затих. Не было слышно ни стука топоров, ни голосов, ни смеха. Если бы не дым из труб и не звуки работающей паровой машины на станции, можно было подумать, что устье Среднекана оставлено людьми. Транспорт не приходил. Кроме продовольствия, привезут и почту, значит и письма! Эта мысль вызвала воспоминания о Вале. Колосов остановился. Неужели опять не напишет? Валька, Валька! Ничего не растерял, всё тебе.

С лиственницы посыпалась хрустальная хвоя изморози, Он поднял глаза. Помахивая серым пушистым хвостом, на ветке сидела белка, бойко посматривая на него чёрными пуговками глаз.

Колосов поднял воротник и зашагал в посёлок. Представлялась возможность устроиться с питанием у мамки старательской артели, переехавшей зимовать на устье Среднекана. Артель построила себе барак. В одной половине жила мамка Оленка с мужем, не старым, но болезненным человеком лет сорока пЯти.

Оленка была значительно моложе. Краснощёкая, налитая здоровьем, энергичная сибирячка с крупными и властными чертами лица. Она не только стирала, чинила одежду и готовила пищу для старательской артели, но и держала их всех в своих крепких руках. Про неё говорили: бой-баба. И верно, старатели её побаивались.

Когда пришёл Колосов, она стояла с метлой и отчитывала крепкого Деревцова. Потупившись, он что-то мямлил, пытаясь оправдаться.

— Ты что же, варнак, от дому стал отбиваться? Что я тебе — куфарка, прислуга? Бегать за тобой буду? Не ужинал, не завтракал, ты что себе думаешь! — наступала она на него с такой решительностью, что, казалось, её метла вот-вот будет пущена в дело.

Деревцов виновато переступал с ноги на ногу.

— Земляков провожал, да и выпил маленько.

— Только ли? А где деньги? А ну, покажи кошелёк! Молчишь, разбойник! Просадил?! — бушевала она, потрясая кулаком. — Опять королю под бороду заглядывал, анафема! Баба ждёт, детишки голыми пузами по полу елозят, а он тут себе спирт хлещет да ночами в карты дуется. — Она швырнула в угол метлу, толкнула подвернувшееся полено и подступила вплотную к старателю.

Колосов растерянно топтался. Грозный вид мамки не располагал к разговору.

— Так ты что, всю жизнь в земле ковыряться думаешь? — шумела она. — А я твои портки стирать да зашивать буду? Погляди на себя, на кого похож?

— Всё, всё, мамка. Последний раз. — Чувствовалось, что он переживал свои неудачи и был рад ругани Оленки. Это приносило ему облегчение. По мере того, как она сильней расходилась, сбегали с его лица резкие морщинки, оно понемногу светлело.

— Это который последний раз?

Деревцов покосился на противень с оладьями.

— Вот что, Микола, хочешь оставаться; оставайся, но с условием. Отдавать все деньги мне. Я сохраню. У меня немного разгуляешься. А нет — катись! — Вытерла руки о фартук, ещё покосилась на старателя и поставила на стол тарелку с оладьями и кружку чая.

— Ну а ты, хлопчик, тоже на стол проситься пришёл? Знаю, знаю, мужики уже говорили, — сказала она Юрию, глянув через плечо. — Только у меня строго. Ни на кого не погляжу. Смотри, если наше условие не подходит, то и не заводись.