Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 1

Вагин посмотрел на потускневшие лица.

— Носы не вешать, своё возьмём, а отдых к месту. Сам хотел говорить с прорабом,

— А проезд?

— А зима? — сразу же ответил Вагин, — Зиму тоже прожить надо. Сейчас грибы, Ягоды, рыба. Разве будет лучшее время для заготовок?

— Это правильно!

— Исаак, где твои бочки и соль? Массовая заготовка продовольствия на зиму! — крикнул он весело. — А вы хлопцы, разбивайтесь на три партии. Не будем терять время.

На Сопливом косогоре, как прозвали этот участок дороги, одна комиссия сменяла другую. Приезжали геологи, гидрогеологи, изыскатели, строители. Провели обследование всего участка. Били шурфы, бурили и пришли к единодушному выводу: молодой геологический район. Попали на «незаросшее темя младенца». Обойти невозможно. А как проложить по сплошной ледяной линзе полотно трассы, дорожно-строительная практика ответа не давала. Крупный специалист-геолог только пожал плечами.

— Области вечной мерзлоты и геологических льдов наукой почти не освещены. Нужны исследования. Мы незамедлительно займёмся изучением. Подождите.

— Но мы не можем ждать. Нам нужно строить. Дорога нужна сейчас, — требовали возмущённые дорожники.

— Наука не может гадать. Она призвана конкретно отвечать па вопросы. Дерзайте! Ищите решения! Чем сможем, постараемся быть полезными, — уклонился геолог и уехал.

Сопливый косогор оставался шарадой для всего дорожного строительства. На участок выехали руководители Дальстроя, политической части и парткома дороги. Шли совещания, консультации, обсуждения. Всюду висели обращения к рационализаторам. Ломали головы и в коллективе Вагина, а дорога медленно, но упорно сползала по косогору.

Велись безуспешные экспериментальные работы: бутили камнем, сухим грунтом, делали бревенчатую гать настилом. Применяли всевозможные варианты. Но всё превращалось в месиво, подтаивало, деформировалось и неудержимо ползло.

Начальник дороги ходил мрачный и злой. Прораб осунулся и посерел. Даже Вагин приходил в палатку редко, проводя всё время на участке, продолжая проверку и новые опыты. Время уползало так же неумолимо.

Петров не находил себе места, нервничал. Вместе с геологическим льдом таяло выработанное высокое вознаграждение, а на него он возлагал все свои надежды. Грозной тенью постоянно преследовал долг Культяпому. Тревога усилилась.

Измученный таким состоянием, Петров пришёл в палатку, снял гитару и тронул струну. В палатке все притихли. Он импровизировал, изливая свою тоску, боль, страх, безнадёжность. Он не знал, что играл, и не замечал, что плачет.

— Иван, ты здоров? А может, что случилось? — нарушил молчание Исаак Кац. Он подошёл к Петрову и сел рядом. — Такую игру я слышал только раз в жизни, когда Мойша Ицкович играл на похоронах своей тёщи, — пытался пошутить он, но тут же смущённо замолк.

А Петров бросил гитару на соседнюю койку и уткнулся лицом в подушку. Предчувствие не обмануло его. Не прошло и часа, как в палатку вошёл один из рабочих и крикнул ещё из дверей:

— Иван, какой-то тип просит тебя выйти. Дело, говорит, есть. Ждёт на дороге.

Петров вздрогнул: ну всё, пришли, — и сразу успокоился. Он встал, поправил кровать и молча вышел.

Бритый, плотный парень сидел за поворотом дороги на откосе кювета и равнодушно курил.

— Я Петров. Тебе что?

Парень поднял бесцветные глаза, сплюнул через зубы и насмешливо сказал:

— Культяпый кланяться просил. Знаешь такого?

— Знавал! — осторожно ответил Петров, внимательно присматриваясь к нему, но тот так же лениво тянул самокрутку.

— На киче толкуют — темнишь ты, земеля. Так ли? Может, брехня? — с издёвочкой проговорил он и снова сплюнул сквозь зубы, следя глазами за полётом плевка.

— Брехня, зарабатываю сармак. Долги квитать надо, — с напускным смешком ответил Петров.

— Культяпому должишко сквитал?

— Нет, думаю через месяц, а что?

— Вот прочти. Дела поведёшь теперь с другим хозяином. Тут не сорвётся! Пять дней сроку — и сармак на бочку. Учти, без слабины! Сам Волчище глаза косит, — Он подал Петрову записку, написанную карандашом, и, насвистывая под нос, пошёл по трассе.

— Пять дней! Пять дней! — механически повторял Петров, понимая, что воровской мир решил с ним рассчитаться. Невозможный для расчёта срок, намёки на Волка, пренебрежительный тон полностью подтверждали его опасения. Копчёный — зверь! Тут разговора не будет. Не зря Культяпый передал ему свой куш. Задумана живодёрня. Может кончиться мокринкой. Что делать? Куда броситься? Он почувствовал себя беспомощным, одиноким и жалким.