Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 1

Под грудой из одеял, шуб и тулупа первым от двери спал Могилевский. Рядом с ним в спальном мешке — Белоглазов. За ним устроился Юрий, а у самой стенки похрапывал Самсонов.

Было воскресенье, и никто не торопился вставать. Против стола на стене висел график дежурств, о котором, как правило, именно дежурный забывал. Начинался спор, и, когда уже не было надежды отбиться, дежурный вскакивал и первым делом ставил крестик в свой квадрат, а после начинал заниматься своими обязанностями.

Валерка спал в самом тёплом углу и, когда с вечера становилось жарко, открывал дверь, а чтобы не вставать, он приспособил для этого складное удилище.

В это воскресенье дежурил Самсонов, и все терпеливо ждали. Заставить его подняться — непростое дело.

В посёлке скрипели шаги, доносились голоса людей. Лежать становилось мучительно. Наконец груда одежды над Могилевским дрогнула, и прозвучал его глухой голос.

— Валерка, ты спишь?

— Ага! А разве незаметно?

— Предположим, что спишь, хотя другой бы спорил. Но тебе, наверное, известно, кто сегодня дежурит? — спокойно начал Мишка.

— Как кто? Ты! — с уверенностью ответил Самсонов,

— А не ты, ископаемое?

— Брат Мишульчик! У тебя склероз. Я дежурил позавчера!

— Ты — бессовестная поросятина.

— Друг мой, стыдись. Это крайности. Уже триста лет как один умный человек установил, что ничто не ценится так дорого и не стоит так дёшево, как вежливость.

— Нет, ты не свинтус, ты — ирония природы. Ты даже не ошибка, а непростительный грех. Ты, ты… — у Могилевского что-то забулькало в горле.

Но Валерка уже маневрирует. Колосов с удовольствием слушает, как остриё Мишкиного злословия тупится о гранит Валеркиной невозмутимости.

— Брат Мишуля, а какое сегодня число? Тринадцатое?

— Не тринадцатое, а четырнадцатое, кашалот! — У Мишки появляется какая-то надежда.

— Ну вот видишь, брат Мишель, шумишь, а напрасно. Моё дежурство двенадцатого. Вот у меня тут выписка.

— Четырнадцатого, медведь!

— Двенадцатого, брат Мика! — Валерка использует весь лексикон ласкательных имён и тянет время.

— Налим! Тюлень неповоротливый! Ты, ты… — вновь заводится Мишка, но Самсонов уже искусно отступает.

— Неужели четырнадцатого? Неужели неправильно списал? А ну, покажи график. Чего ради я буду нарушать порядок. Если четырнадцатого, пожалуйста!

Но график висит на противоположной стене, и, чтобы его снять, нужно вылезать из постели.

Могилевский мог бы клюнуть по своей горячности и простоте, но он уже попадался на такую наживу не раз и теперь не встаёт, тогда Самсонов пускается на последнее средство.

— Брат Михаил, где твоя правда? Где эта человечность, которой ты всегда хвалишься? А моя правда, вот она! Вот мой свидетель. Посмотри на руку, я ободрал её позавчера, когда колол дрова и растапливал печь! — Он высунул руку, обвязанную бинтом, и начал трясти ею над головой. — Посмотри, чуть-чуть сожму, и выступит кровь. Ты этого хочешь? К тому же ты завтра вместе с Анатолием уезжаешь в Оротукан и весь дом бросаешь на меня.

Миша боится крови, и у него доброе сердце. Валерка на это и бьёт.

Могилевский не выдержал и вскочил. В Самсонова полетели валенки, шапки, рукавицы — всё, что попадало под руку, но он как ни в чём не бывало ласково попросил:

— Мишенька, ну теперь, кажется, в расчёте. Брось пару кусочков сахарку, чего-то ты меня растревожил. Но не мимо… — Он не договорил и прислушался. — Справа шаги! К нам! — торжественно сообщил он,

Мишка сразу же пырнул в постель.

— К нам! Сейчас уговорим затопить. Только тихо, вроде спим, — прошептал он, закрываясь с головой.

— Да это же Краевский, — тревожно завозился Белоглазов и начал нащупывать под головой очки.

— Может, и пронесёт? — с надеждой простонал Валерка.

Но распахнулась дверь, и вошёл Игорь.

— Бесполезно, не разожгу, а ну вылезайте! — Он схватил первого Мишку и стащил на пол вместе с одеждой. Колосов и Толька поднялись сами, оставался лежать только Самсонов. Учитывая, что Валерка теперь ни за что не встанет, Краевский сначала бросил на пол шубы Мишки, а потом уже сволок на них и Самсонова.

Могилевский растопил печь, Белоглазов и Колосов нарубили мяса и поставили варить. Самсонов, закутавшись в тулуп, продолжал лежать на полу. В бараке стало тепло, белый иней сбежал, оставив вместо себя капли. Игорь снова подошёл к Самсонову.

— Валерка, вставай! Прогадаешь, — сказал он строго.

Самсонов знал, что Игорь никогда не говорит напрасно, но на всякий случай трогательно простонал: