Джеймс Олдридж - Сын земли чужой - Пленённый чужой страной, Большая игра

— Нет, — возразил Водопьянов. — Давайте пойдем.

Руперт без конца спорил с Джо о Москве, которая не понравилась им обоим, но по-разному. Их первое впечатление с Советской России было совсем не таким, какого ждал Руперт, но он считал, что непривлекательность чужой для них страны легко объяснить. Он чувствовал какое-то раздражение, что-то вроде желания поскорей отсюда сбежать. Джо, с самого начала настроенная недоброжелательно, утверждала, будто действительность превзошла ее худшие ожидания.

Они провели в Москве два дня. Гостиница «Метрополь» оказалась точь-в-точь такой, какой ее описывал Поль Пул; здесь еще царил дух прежней России. Потрепанная временем, пришедшая в ветхость, она казалась осколком старого мира.

Но Руперт приехал сюда не из-за Москвы и не ради Алексея Водопьянова.

Алексей радостно сообщил, что будет проводить с ними целые дни. Руперт догадался, что это русская манера проявлять гостеприимство. Когда он попробовал запротестовать, Алексей решил, что гость боится его утомить.

— Нет, нет, Руперт, — сказал он. — Я вас не оставлю.

Руперт чувствовал, что общество Алексея тяготит его не меньше, чем оно тяготит Джо. Их утомляла его безудержная жизнерадостность. Он ковылял на своих негнущихся ногах, и его Золотые Звезды мелодично позвякивали на лацкане пиджака. Стоило им остановиться на темной, отсвечивающей брусчатке и полюбоваться простором Красной площади, которая текла у кирпичных стен Кремля, исчезая внизу у реки, позади невероятной, фантастической церкви, как Водопьянова окружала толпа восхищенных зевак, которые сразу узнавали и его и Руперта.

— Английский герой, — говорили одни.

— Руперт Ройс, — поясняли другие. — Английский летчик, который спас Водопьянова на полюсе.

— Видите, — смеялся Водопьянов. — Вы настоящий советский герой. Вас тут каждый знает.

Алексей с его общительной натурой не только охотно вступал в разговоры, когда к нему обращались — он здесь был знаменитостью, — но радовался, что может втянуть в беседу и Руперта. Люди хлопали его по плечу и трясли ему руку, приговаривая:

— Желаю счастья, товарищ Ройс!

— Позвольте пожать руку нашему доброму другу и настоящему английскому джентльмену!

Уже через несколько часов, проведенных в обществе Алексея, Руперт содрогался при виде каждого нового человека; и хотя он был достаточно вежлив чтобы спокойно отвечать на рукопожатия и выражения дружеских чувств, к концу дня он сказал Джо:

— Мне, видно, будет здесь нелегко. Уж очень серьезно они относятся к своим героям.

Джо, со своей стороны, пожаловалась, что все это просто ужасно. Она провела день с Ниной Водопьяновой, и та ей действует на нервы. Между ними уже произошли стычки: Нина с чисто русским пылом пыталась увлечь Джо красотами Москвы, но они не произвели на англичанку никакого впечатления. Нина непременно хотела показать Джо картинную галерею, музей или сельскохозяйственную выставку.

— Ненавижу музеи, — заявила ей Джо.

— Но нашу Третьяковку знают во всем мире, — убеждала ее Нина.

— Никогда о ней не слыхала, — отрезала Джо.

Нина была поражена и перестала спорить.

Когда им понадобилось пересечь одну из главных улиц, Нина предупредила Джо, что надо обождать, пока не включат зеленый свет.

— Зачем вы мне это говорите! — воскликнула Джо. — Неужели вы думаете, что у нас в Англии нет светофоров?

— Я просто не знала, такие ли у вас порядки, как у нас, — ответила Чина.

Потом они поспорили о том, как одеты прохожие, о дворничихах подметавших улицы («Но у нас женщины работают», — возражала Нина), и об автоматах с газированной водой, где стоял один стакан для общего пользования, — этого Нина Водопьянова защищать не стала. Она вообще потеряла способность вежливо отвечать на замечания Джо, настолько они казались ей пристрастными. Джо не собиралась ни оскорблять, ни убеждать собеседницу. Но критические суждения англичанки, видимо, задевали Нину за живое, и она все больше и больше замыкалась в себе. К концу дня она стала держаться подчеркнуто сухо, избегала говорить о Москве, о своем народе и о советском общественном устройстве. Джо явно ее угнетала.

— Дело не только в том, что толпа какая-то серая, — жаловалась Джо Руперту, устало раздеваясь перед сном. — Но серость тут на редкость однообразная. Не удивительно, что мы ненавидим коммунизм. Интересно, как все это выглядело до их революции? Не верю, что было хуже. Ты видел, как все женщины куда-то торопятся?