Джеймс Олдридж - Сын земли чужой - Пленённый чужой страной, Большая игра

█

Они снова шли, и Руперт не понимал, что они — на суше. А когда наконец понял, не придал этому значения, потому что не знал, где они — на острове Бордена или острове Патрика. Все равно людей не было ни на том, ни на другом. Он даже не остановился, а дойдя до проталины на берегу, вынужден был повернуть обратно на лед. Сиял долгий арктический день, и видимость была отличная; над мысом, который Ройс огибал, поднималась вдали невысокая черная гряда холмов. Он тащил сани по мокрому раскисшему льду залива, не обращая внимания на то, как колышется этот лед под ногами, и не чувствуя сопротивления саней.

Все происходило теперь бессознательно, автоматически — и восприятие окружающего, и продвижение вперед.

Услышав собачий лай, Руперт даже не понял, что это означает. Он не знал, жив ли еще Водопьянов или умер, но по-прежнему куда-то шел.

Он снова услышал тявканье и визг собаки — быть может, даже нескольких. Он остановился, но глаза его были ослеплены блеском льда, голова кружилась от слабости, и он не понимал, где он и зачем остановился.

Опять донесся собачий лай.

Теперь это наконец дошло до его сознания, в голове что-то прояснилось, мелькнул проблеск мысли. Надо выстрелить из ружья. «Бесполезно, — нашептывал ему разум, — если там и в самом деле есть люди, они примут выстрел за треск льда». Но тот же разум возразил: «Значит, надо стрелять снова и снова».

Винтовка висела у чего за плечами, он снял ее и надавил на спуск. Она была не заряжена. Где патроны? Он порылся в карманах, но и там патронов не оказалось. Он подошел к саням, нашел в ногах у Водопьянова коробку, обернутую грязной тряпкой, вставил в магазин обойму и расстрелял ее, патрон за патроном.

— Все равно без толку, — сказал он вслух. — Надо сообразить, в какой они стороне.

И уже не отдавая себе отчета в том, что делает, забыв, что он впряжен в сани, Ройс двинулся вперед. Неожиданно натянувшиеся постромки опрокинули его на спину. Он встал и, все так же бессознательно налегая на лямку, с трудом сдвинул сани с места и повез их назад к острову, на береговой пед, откуда доносился собачий лай. Лают ли полярные лисы? Кто, кроме собак, может издавать этот странный, полный жизни звук?

«Только собаки. Больше некому», — сказал он себе.

Он подвез сани к берегу, выволок их на лед, но, наехав на песок и гальку, они сразу же застряли. Он повернул и заметил впереди что-то мельтешащее, серое, однако глаза его, пораженные снежной слепотой, ничего не могли различить.

Что там? Ленивый и равнодушный медведь, который теперь-то уж их убьет?

Почему же их несколько? Пять или шесть каких-то фигур приближались к нему, но не со стороны острова, а с моря, откуда пришел он сам. Он опять повернул и потащил сани и, когда увидел, что это люди — три человека с собаками и санями, — не остановился, а продолжал идти им навстречу. Остановился он только тогда, когда услышал их голоса. Люди что-то кричали ему, размахивая руками.

— Да, да, да, — пробормотал он.

Он стоял и ждал, не веря своим глазам; потом окинул взглядом ледяной простор вокруг, далекую линию горизонта, остров с грядою холмов и снова увидел приближающихся людей и собак.

Все еще не решаясь поверить в чудо, он натянул постромки, и согнувшись, свесив голову, потащил сани дальше. Просветление наступило, когда чья-то рука схватила его за плечо, заставив остановиться, а громкие человеческие голоса зазвучали над самым ухом. Он поднял глаза и увидел непривычно скуластые лоснящиеся лица.

— Что ж, — сказал он спокойно. — Много бы я теперь не прошел.

Он всматривался в них — это были эскимосы; «нет ничего постыдного в том, что тебя спасли эскимосы», — сказал он себе.

— Во всяком случае теперь, — произнес он вслух, когда они выпрягли его из саней, — это, наверно, не имеет значения. — Тем не менее, когда они начали усаживать его на свои нарты, взволнованно и оживленно о чем-то переговариваясь, он попытался их отстранить: — Не беспокойтесь. Я могу идти сам…

Но им было лучше знать, и они устроили его на нарты; Ройс сидел, неопределенно улыбаясь, пока они возились с другими санями, перепрягали собак, перемещали грузы, спорили по-эскимосски, оглядываясь на него с изумлением и недоверчивым любопытством, которое Руперту, все же сохранившему какую-то ясность мысли, казалось вполне понятным.

— Странное дело, — проговорил он.

Но того, что было дальше, он уже не видел.

Что же все-таки произошло?