На одном из двух жестких стульев у стены сидел капитан Хикс. Он с отсутствующим видом глядел в окно на дорогу, изнывающую в пекле послеполуденного солнца, на длинное зеленоватое раскаленное от зноя бетонное здание библиотеки и архива в скудной тени редкой сосновой рощицы. Капитан Коллинз с большим интересом разглядывал Хикса, о котором прежде уже был наслышан. Газетчику Коллинзу было непонятно, как можно предпочесть живой, увлекательной, да и более доходной работе журналиста изнурительную кабинетную поденку. Капитан Хикс, который в задумчивости поглаживал указательным пальцем свои коротко стриженные светлые усики, поймав взгляд Коллинза, вежливо кивнул в ответ.
Лейтенант Эдселл, приятель Преса Филлипса, занимал второй жесткий стул. Он сидел, рассеянно вперив в пространство взгляд своих темных, мрачных глаз. Его лицо отчасти утратило обычное выражение угрюмой отрешенности. В те минуты, когда лейтенант Эдселл забывал о своем лице, оно немного смягчалось, храня, однако, привычное выражение, как снятая перчатка хранит форму руки. Вот и сейчас в нем читалась борьба разных и, скорее всего, противоречивых чувств, которые почти постоянно раздирали лейтенанта — мнительность сочеталась с высокомерием, насмешливость несла в себе оттенок уязвленного самолюбия, порывистость умерялась расчетливостью, а к суетности примешивался скепсис.
В те минуты, когда лейтенант Эдселл не был охвачен азартом борьбы, не изощрял свой ум, вынашивая коварные планы, лицо его выражало подавленность и безнадежность. В минуты горьких раздумий он не мог не признаться себе, что часто терпит сокрушительные неудачи в своей непримиримой войне с существующим порядком вещей, что с утомительным постоянством его постигают все новые разочарования, хотя и прежних было более чем достаточно, чтобы дать ему casus belli [13] Повод к войне ( лат .).
. В общем, это было желчное лицо неудачника, но не сломленного, а, скорее, озлобленного поражениями.
Внимательно изучив официальную печать и личную подпись адъютанта генерала, полковник Култард изрек наконец:
— Так! — И, протянув листки капитану Коллинзу, добавил: — Благодарю, капитан. Собственно, ничего другого я и не ждал. — Несколько грубоватым тоном, в котором, казалось, звучали даже извиняющиеся нотки, полковник, как бы желая воссоздать и удержать хоть на время этакий благородный образ старшего офицера — сурового, твердого, но справедливого, и к тому же рубахи-парня, — сказал: — Если они так швыряются людьми, могли бы поделиться — ну, хотя бы со мной. Уж кому-кому, а нам-то люди нужны. — Он откашлялся и пригладил свои седые вьющиеся волосы. — Ну что же, Коллинз, я не знаю, чем вы можете мне помочь. Собственно, почему я здесь — да потому, что хочу знать, что происходит, вот и все. Вам что-нибудь известно? Если да, то выкладывайте. Сдается мне, вы что-то знаете. Ведь вы были здесь вчера. Стало быть, вы в курсе этого дела.
— Да, сэр, — ответил капитан Коллинз. — Мне кое-что известно. Полковник Росс, который был очевидцем, сказал, что лейтенант Уиллис избит. Я знаю, что утром приехал отец лейтенанта Уиллиса. Меня даже послали встретить его. — Тут Коллинз не удержался и взглянул на лейтенанта Эдселла. Казалось, лейтенант немного вышел из своего оцепенения. Коллинзу пришла в голову мысль, поразившая его самого: лейтенант Эдселл не просто пал духом, он еще и напуган, и не хочет, видно, больше никаких передряг.
— Да, да, понял, — перебил полковник Култард, — ответьте мне, если можно, на один вопрос — просил ли полковник Росс полковника Ходена поговорить с Билли?
— Уверен, что нет, сэр.
— Значит, это самодеятельность Ходена! Не хочу сказать, что он не имеет права делать то, что считает нужным. Конечно же, имеет полное право. Далее, я не знаю, что натворил он, — полковник негодующе кивнул в сторону лейтенанта Эдселла, как если бы ему противно было даже произнести это имя. — Он говорит, ничего. Тоже может быть, а может, и нет. — Тут полковник всем своим видом дал понять, что он очень и очень сомневается, дошло ли до этого странного малого — парень-то наверняка «с приветом», — как это чудовищно должно быть для офицера, когда его командир, полковник, вот так публично выражает недоверие его словам… — Возможно, полковнику известно то, чего не знаю я. Возможно, у меня есть причины поступать так, а не иначе. И все же это не дело — угрожать старшему офицеру моей службы, выказывать ему недоверие — он, может, и не замешан ни в чем, да хоть бы и замешан, все равно, это не дело. Даже если он совершил какой-то проступок, нарушил нормы офицерской этики, надо было прийти ко мне и доложить, как положено. Но ведь я не получил никаких разъяснений на этот счет. И это меня совсем не устраивает.
Читать дальше