Джанет Винтерсон - Письмена на теле

Мне легко войти, дверь не заперта. Я ощущаю себя вором с полным мешком украденных взглядов. Очень странно быть в чьей-то комнате, в отсутствии хозяев. Особенно, если вы любите их.

Каждый предмет имеет свое значение. Почему она купила это? Что она больше всего любит? Почему она сидит на этом стуле, а не на том? Комната становится кодом, на расшифровку которого у вас есть всего несколько минут. Когда она возвращается, она завладевает вашим вниманием. Кроме того рассматривать комнату в ее присутствии неприлично. И все-таки я хочу снять рисунки со стены и просунуть пальцы под пыльные рамки картин. В корзине с мусором, в кладовой, я возможно найду ключ к тебе, я смогу разгадать тебя, выпрясть тебя между своими пальцами, растянуть каждую ниточку, чтобы узнать всю меру тебя. Желание украсть что-нибудь кажется нелепым, но сильным. Мне не нужна твоя чайная ложечка, хотя она очаровательна - с крошечным сапожком короля Эдварда на ручке. Почему тогда я кладу ее в свой карман? "Сейчас же вытащи ее" - говорит директриса школы, которая следит за моим поведением. Мне удалось засунуть ее обратно в ящик, хотя она оказала сопротивление необычное для чайной ложки. Я сажусь и стараюсь сконцентрироваться. Прямо перед моими глазами стоит корзина для стирки белья. Никаких корзин для белья...пожалуйста.

Я не имею ничего общего с фетишистами. У меня нет желания набивать свои потайные карманы использованным нижним бельем. Я знаю людей, которые делают это, и я сочувствую им. Идти в переполненный офис с большим белым платком в одном кармане пиджака и парой крошечных трусиков в другом. Как можно точно быть уверенным в том, что не перепутаешь карманы? Но корзина с бельем гипнотизирует меня как безработный заклинатель змей.

Я едва успеваю войти, когда Луиза выходит из двери; ее волосы, собранные пучком на голове, заколоты черепаховой заколкой. Я чувствую пар, исходящий от нее после ванны и терпкий запах древесного мыла. Она протягивает руки, ее лицо светится любовью, я подношу ее ладони ко рту и целую каждую, очень медленно, чтобы запечатлеть в памяти форму ее суставов.

Я хочу не только плоть Луизы, я хочу ее кости, ее кровь, ее ткани, те сухожилия, которые связывают ее вместе. Я буду крепко держать ее в объятиях, даже если время сотрет и оттенок и текстуру ее кожи. Я смогу держать ее тысячу лет, пока сам скелет не превратся в пыль. Кто ты, заставляющая меня чувствовать это? Кто ты, для кого время не имеет значения?

Под ее пылающими ладонями я думаю "Это костер, который насмехается над солнцем. Здесь меня согреют и накормят, здесь я буду в безопасности. Я буду держаться за этот пульс, чтобы противостоять другим ритмам. Мир придет как прилив и отлив одного дня, но вот ее руки в которых она держит мое будущее.

Она сказала: "Пойдем наверх".

Мы поднимались друг за другом минуя лестничную площадку на первом этаже, минуя студио на втором этаже, наверх, где ступеньки сужались и комнаты были меньше. Казалось, что дому не было конца, что витая лестница вела нас все выше, и уносила из дома в мансарду на башне, где птицы бьются об окна и небо зовет к себе. Маленькая кровать с одеялом из разноцветных лоскутов. Покосившийся пол с приподнятой доской, похожей на рану. Бугристые и заплесневелые стены дышат. Я могу почувствовать, как они двигаются от моего прикосновения. Они слегка влажные. Свет, пропущенный через разряженный воздух, прогревает оконные стекла так, что их невозможно открыть. Мы стали больше в этой высокой необитаемой комнате. Ты и я, мы могли достать до потолка и до пола и каждого угла нашей любовной кельи. Ты целуешь меня и я ощущаю вкус твоей кожи.

Что из того, что ты, только недавно одетая, сбросила свою одежду, и она лежит бессознательным ворохом; а я знаю теперь, что ты носишь нижнюю юбку?

Луиза, твоя нагота слишком огромна для меня. Я даже не знаю еще протяженность твоих пальцев. Как я могу охватить эту землю? Чувствовал ли Колумб то же самое при виде Америки? Я не могу и мечтать об обладании тобой, я хочу, чтобы ты обладала мной.

Уже гораздо позже я слышу голоса школьников, возвращающихся домой. Их пронзительные и энергичные голоса проносятся через более тихие комнаты и, искаженные, долетают наконец до нашего Дома Славы. Возможно мы находились на крыше мира, где был Чосер со своим орлом. Возможно лихорадка и давление жизни заканчивались здесь; голоса скапливались в балках, многословно повторяясь. Энергия не теряется, а только трансформируется; куда уходят слова?