Анатолий Иванов - Ермак

— Послать на Волгу стольника Мурашкина с полком стрельцов! Ивашку Кольцо и всех его воровских людей изловить и повесить!

Грозный повернулся к ногайскому послу:

— Слыхал? То и передай князю Урусу. И пусть князь Урус тоже казнит своих воров, кои зорят мои окраины! Чтоб ваши татары и наши казаки ссоры меж нами впредь не чинили бы!

Кланяясь, ногайский посол попятился. Когда скрылся за дверьми, Грозный вернулся на трон, посидел задумчиво.

— Ладно, отпиши Семке Строганову — пусть нанимают для береженья своих городов от Кучума десять сотен охочих людей… только не из казаков, а из тамошних жителей.

За столом, уставленным иноземной фарфоровой посудой, сидели Никита и Максим Строгановы, а теперешний глава всего строгановского дома Семен Аникеевич метался по богато убранной палате, как разъяренный зверь, попавший в петлю.

— Явил милость царь-государь! За все труды наши! За раденье об земле русской! Тыщу-де местных людишек позволяю нанять для обороны от злодея Кучума… — Семен подскочил к окну, распахнул его сильным ударом ладони. — Эй! Послать сюда Анфима Заворихина.

— Из местных и полтыщи не наскрести, — проговорил старший племянник Никита.

— Да и что это за стрельцы будут? — подал голос Максим, племянник младший.

Семен, не оборачиваясь, смотрел в окно. Когда-то пустынный причал на Каме за двадцать с лишним лет превратился в шумную пристань, у которого стояло сейчас больше дюжины больших и малых судов.

Открылась дверь, вошел могутный в плечах, бородатый, угрюмого вида человек в стрелецком кафтане, при сабле, молча снял шапку с красным верхом, чуть поклонился.

Семен обернулся от окна.

— Велим тебе, Анфим, иттить на Волгу да новых казаков гулевых к нам на службу звать!

Никита и Максим обеспокоенно смотрели на дядю.

— На обещания не скупиться! — Семен усмехнулся. — Поскольку обещать — еще не дать. Понял?

— Уразумел, Семен Аникеич.

— Ступай, собирайся. После я с тобой еще поговорю.

Заворихин вышел.

— А коли царь за ослушанье взыщет? — спросил осторожный Никита.

— Сыть! — Семен снова взъярился, подскочил к столу, ударил по нему кулаком. Дорогая чашка упала на пол и разбилась. Семен в ярости пнул осколки. И это его будто остудило, он без сил опустился в кресло, закрыл лицо ладонью, посидел так.

— Ну, а ежели Кучум сюда припожалует да снова все выжгет у нас дотла, да опять людишек наших повяжет и в рабы продаст? — жалобно спросил Семен, убирая ладонь с лица. — Вогулы снова вон осмелели, твои, Максимка, северные городки ныне разорили. Осталось, нет там чего после их набега?

— Осталась… зола одна, — сказал Максим.

— Во-от! — снова вскочил Семен. — Людей из вольных мы тоже наймем! А гулевых казаков из Камень пошлем с наказом — пограбить, потрясти, а буде можно — и придавить царя Кучумку в самом его логове! Тады и вогулы да остяки присмиреют. И коли так-то обернется, тогда что?

Младшие Строгановы молчат. Семен снова подошел к окну, оглядел свою флотилию на реке.

— А тогда, племяннички, Сибирь-то под нами, Строгановыми станет! Не сразу, может, но ста-анет! Тогда будет чем всякий царский гнев усмирить и любую царскую милость купить!

Иван Кольцо и Савва Болдыря осторожно раздвинули высокие стебли камыша. Открылась волжская ширь. Вдоль реки плыли одно за другим три больших струга, наполненных вооруженными людьми. На бортах золотились двуглавые орлы, на первом горел малиновым шелком небольшой шатер.

— Орленые струги-то, царские, — проговорил Савва Болдыря.

— Никак посол ногайский в Орду возвращается, — промолвил Кольцо.

— Должно, богатые дары князю Урусу посол везет, — сказал Болдыря. — Вишь, сколько царь стрельцов в охрану дал…

Сзади возник взволнованный Никита Пан.

— Атаман! С ливонской войны служивые казаки донские едут!

— Кто? Где?

— Так, за излучиной на отдых остановились. Атаманом у них… Ермак!

— Кто-о? — Кольцо так затряс есаула, аж усы у того замотались. — Ермак?

— Он…

Кольцо рванулся из камышей, уже не прячась, перемахнул через открытую поляну. За ним оба есаула. Кольцо и Пан вскочили на коней.

— Савва! Ногайцев всех перебить! Казну взять сполна! Стрельцов, кои в вольные казаки не захотят, отпустить на все четыре стороны!

И ударил коня плетью, поскакал. Никита Пан за ним.

Ударились дорогие серебряные чаши, расплескивая вино.

— За возвращение на родимую землю, Ермак!

— Эх, Иван, не чаял и свидеться.

Ермак почти не постарел, лишь отпустил небольшую бороду.