Сергей Минутин - Странник и Шалопай

На твою душу давило радио, телевидение, массовая культура, газеты, журналы и «умные», которые не тонули никогда и вечно плавали на поверхности.

На твоё тело давили налоги, квитанции, цены и опять «умные».

Но Надеждин был дитём своего времени, он не знал другой, отличной от городской, жизни. И если бы не друзья, не Аннушка, возможно, что никогда бы и не узнал.

А теперь он блуждал по лесу и с горечью понимал, что вновь попал под раздачу. Эта Аннушка — Красная Шапочка, со своей гитарой, просто так погулять вышла. А он, Надеждин, от её прогулки, теперь, как серый волк, бродит по лесу.

Ему стало жаль себя. В голову, почти полностью освобождённую от ночных мыслей лесным воздухом, лезли мысли утренние: «Уйти бы к чёрту на кулички и пожить так несколько лет до просветления и осознания смысла жизни».

В его голове, как в детском калейдоскопе, мелькали казённые сюжеты всей его жизни и, обрушиваясь в новые, лишали Надеждина всякой надежды на счастье.

В лесной глуши его мозг напоминал двухъядерный компьютер. Одно ядро — полушарие головного мозга думало над величием жизни, о достижении святости, о чистоте помыслов. Это полушарие влекло Надеждина всё дальше и дальше в лес. Другое полушарие головного мозга откровенно издевалось над затеей Надеждина и ныло, и звало его обратно к костру. Оно требовало водки, а начинавшие побаливать лоб и затылок, судя по всему, хотели того же.

Надеждин сопротивлялся. Он шёл без всякой дороги, перелазил через упавшие деревья, прыгал через небольшие овраги и ямы. О своих полушариях мозга он мыслил непонятно чем, но смотрел на их уговоры отстранённо. Одно полушарие ему напоминало пример Серафима Саровского, Святого Старца, очень почитаемого и любимого Надеждиным.

Другое полушарие являло пример современной жизни и постоянно разжигаемой истерии СМИ и какой–то МЧС по поводу уединявшихся в лес и пещеры людей. Оно звенело ему в ухо: «Где ты, дорогой мой, видел, чтобы твоих современников, уединившихся в леса, оставляли в покое. Хорошо, уйдёшь в лес, а кто будет налоги платить, кто будет место в строю занимать, телевизор смотреть. Тебя легче убить, чем отпустить, чтобы другим неповадно было. Тоже мне Серафимушка. Ему из года в год монахи на один и тот же камень еду носили, подвиг его поддерживали, а кто тебе принесёт. Тебе только носилки принесут санитары, после того, как милиционеры пристрелят».

Надеждин вспомнил, что действительно так и есть. Совсем недавно бравые милиционеры убили одного лесного жителя, не желавшего жить, как все, даже в пределах глухой деревни.

Надеждин соглашался, но другое полушарие спрашивало его: «А как ты тогда собираешься написать книгу, если хочешь продолжать жить среди чужих мыслей. Как ты можешь найти себя среди других, если эти другие давным–давно заблудились сами. Нет, Надеждин, среди чужого присутствия, которое опустошает тебя, ты ничего не напишешь».

Надеждин пытался делать свои выводы. Выводы были не утешительны. Так выходило, что между человеком и раком–отшельником, между человеком и премудрым пескарем уже невозможно было провести аналогию. Более того, Надеждин отчётливо увидел, что и «Лебедь, рак, да щука» доживают последние дни в своём спасительном разладе. Первичной становилась телега, а ей всё равно кого и куда тащить. Была бы команда.

Надеждин всё шёл и шёл. Он шёл вперёд, он решил заблудиться и остаться в лесу навсегда.

Вдруг он услышал недовольный женский голос, который истеричным эхом раздавался из кустов. Надеждин ещё не видел говорящую, но уже отчётливо различал слова. Женщина почти верещала: «Миша, когда я была девочкой, ты мне что обещал. Где?».

Надеждин прислушался, да и как ему было не прислушаться, если он уже почти принял монашеский подстриг в целях спасения человеческих душ. Возможно, что перед Надеждиным и была первая душа, которую надо было срочно спасать.

Надеждин догадался, что неведомый ему Миша, сорвав первоцвет и совершив телекинез, утратил к объекту обожания всякий интерес. Увы, но теперь уже мадам, видимо, стала ему бесконечно скучна.

Надеждин слушал и думал над тем, как легче спасать. Судя по телефонной перепалке, далёкий Миша «симофорил» с безопасного расстояния, что теперь перед ней открылись новые возможности, что утрата невинности расширила её горизонты во всю ширь и высь. Но юную женщину трудно было сбить с толку. Она твердила одно: «Где?».

Надеждин с грустью понял, что спасать никого не надо и что он всего лишь сделал круг вокруг палаточного лагеря. Природу не обманешь. Всё возвращается на круги своя.