Сергей Минутин - Странник и Шалопай

Сегодня ситуация несколько иная. Евреям позволили взять всю Россию, если осилят и подчинят местный менталитет своим правилам и законам, дадут роздых и хоть какую–то правовую, политическую, экономическую стабильность этому могучему народу, они себя обозначат в мире как равный с равными. Если нет, если опять всё сведётся к деньгам и их количеству, то гонения на них могут достигнуть небывалого размаха. Пока им хорошо удается считать ходы, но без учета русского долготерпения.

Игра идет на крайних полюсах: с одной стороны — еврейская жадность и отсутствие чувства меры, с другой — русская долготерпимость народа, который живет только потому, что есть Бог и все. Он далек от всех земных игр по своему предназначению, поэтому так часто и кажется таким беззащитным. Если он и играет, то как ребенок в песочнице. Он просто любит играть.

Я старый игрок. Понятие о любви, как о чем–то ярком, благотворном, во мне давно поутихли. Я испытывал и любовь к женщине, и любовь к Родине, у меня были любимые книги, любимые люди, дни и, конечно, игры. Сегодня этого уже нет. Остался сухой остаток, как у человека, прошедшего огонь, воду и медные трубы.

Женщины уже не волнуют той теплой, сладкой, сводящей с ума болью, они уже давно идентифицируются с игральными картами. Вот дама червей — она будет дарить себя, и я пойду, как ключ, ко дну и буду знать одну «жену». Вот дама бубен — я у нее не один, да и она не одна у многих других разных — «проказных». Вот дама пик — и очень молода, но тут знать о себе дают мои года, конечно, с нею можно петь дуэтом, но, дорогой мой, не об этом.

Вот дама треф — ее портрет оставлю как свою надежду на выигрыш иль проигрыш в игре, раз разница давно не различима и настроенье еле уловимо.

Книги манили и дразнили меня больше всего. От некоторых я был просто счастлив. Разве не счастье, в детские годы вдруг почувствовать, что думаешь так же, как великий Гете или кто–то другой. Я делал это для тебя. Это потом ты находил эти же мысли еще у десятка авторов, счастье проходило, у тебя появлялись свои мысли на этот счет, и начиналась игра в жизнь, которая на первом уровне доступа отражается на бумаге, но для тех, кто пишет, это не более чем работа, а для тех, кто читает, не более чем воспитательный процесс. Если бы ты чаще размышлял над своим детством и прислушивался к нему!

Конечно, всё развивается по кругу, это const. Ты возвращаешься в детство, когда начинают уходить из жизни на твоих глазах любимые тобой и мной люди. У тебя меняется не настроение, как в игре, меняется собственная жизнь. Она становится замкнутей и тише, в ней начинает преобладать память и уже прожитая жизнь. Это может раздавить. Наверное, это и есть любовь, не просчитываемая, не предсказуемая, от которой избранные прячутся в игре. Почему избранные? Да потому, что до этого надо дорасти. Но я всегда был с тобой.

У нас были даже общие любимые дни — дни Нового года. Только в эти дни люди на какое–то мгновение задумываются над прошлым и будущим. Этих мгновений многим хватает на весь следующий год. Новый год — это лучшая игра, придуманная людьми.

У нас была и любимая игра — наблюдение за тем, как живут люди. Это как у Господа. Деяния его многогранны, наблюдение за ними не знает границ, но посредники его всеядны, а управляемые ими народы так вообще хаотичны и бесконечно «темны», но время от времени в этом хаосе появляются люди, как боги, и что–то происходит новое, незнакомое. Но ты не стремился познать, откуда и как эти люди появляются, обыгрывая и хаос, и посредников в нем.

Мне нравилось в тебе то, что ты никогда не любил ловить рыбу, не без основания считая, что ничего плохого она тебе не сделала. Но я вместе с тобой всегда любил процесс рыбалки. Помнишь, вечер у реки: друзья, костер, водка, черный хлеб, лук и вареная стерлядь. Со всем этим может сравниться только баня. Казалось бы, где здесь игра? Но вот вы рыбачите весной, в воде полно малька, хищная рыба его жрёт с большим удовольствием, а он, малек, растёт, но хищники об этом не думают.

Ближе к лету хищник цап малька, а он подрос и в глотке застрял. Смотришь, а хищник уже кверху брюхом с торчащим из глотки хвостом этого самого малька и всплыл.

А там, глядишь, к зиме и из уцелевших мальков вырастают такие же хищники без мозгов. Жизнь продолжается по одному и тому же кругу.

Помнишь соседа, который лупил и жену, и своих двоих мальчишек и не заметил, как они выросли. В одно прекрасное время они ему и «накатили», он на балкон выскочил и орет: «Убивают», а со двора ему мужики: «Что, подросли ребятишки, наконец–то»? Вроде мимолетно, а какая азартная игра. В ней все — и диктатура пролетариата, и разгул демократии, а любовь к жизни так вообще бесконечна. Лупил жену и детей?