Дзанотти(обращаясь к Гуцци): — На чем ты остановился?
— На том, что Колли пустила «Авангард», когда остальные машины в цеху «Г-3» стояли.
Сильвия: — Не все. Машины останавливались по мере того, как Бонци шел по цеху в сопровождении новой девушки.
Сантина: — Если это — девушка…
Гуцци: — Как ее зовут?
Сильвия: — Никто не знает. Это было потрясающе, что-то невероятное, чудо какое-то! За спиной у этих двоих сразу тишина… Пустота… Никто не кричал, не ругался, как в тот раз, когда привели Марианну. Каждый оставался сидеть на своем месте молча, не шевелясь. И так все, все до одного! Даже те, кто всегда отлынивают, заставляют себя уговаривать часами, а сами ни с места, только прикинутся, что согласны, а потом… А тут — все до одного, понимаете, что это значит?! Если мне все-таки посчастливится дожить до революции, я уверена: будет именно так — все будут так же единодушны, как мы в ту минуту, такими, какими надо быть… — Обращаясь к Гуцци: — Кстати, в нашем протоколе, в протоколе заседания Внутренней комиссии, можно записать и эти мои слова: революция будет. И что мы теперь знаем, как она начнется.
Каторжник: — Дело за малым: уточнить день и час.
Маркантонио: — Давай дальше, Сильвия!
Сильвия(решительнее): — Когда Бонци в сопровождении новой девушки подошел к «Авангарду», в цехе работал только «Авангард» Марианны. Она стояла и наблюдала за работой своей машины, назовем ее «Авангард № 1». В нескольких метрах от нее возле другого «Авангарда» — обозначим его № 2 — Бонци давал объяснения новенькой. Время от времени он вытаскивал из кармана свою черную тетрадь, с которой никогда не расстается и в которой все время делает какие-то пометки. Должно быть, там написано, что надо и чего не надо говорить неопытной девчонке, которой предстоит работать на «Авангарде». Марианна же… — Сильвия запнулась.
Маркантонио(мягко): — Хочешь, я договорю?
— Ты же не видел. Ты был далёко. А мы, намотчицы, сидим рядом, метрах в десяти-двенадцати; верно, Сантина?
— Что ты спрашиваешь? Разве что-нибудь возражает…
— Я видела лицо новой девушки…
Сантина: — Какая там «девушка»! Потаскушка…
— …Судя по тому, что она больше смотрела на Бонци, чем на «Авангард», и как свободно себя вела, когда он повел ее к пульту управления, не понятно, почему взяли именно ее. Выбор, конечно, неудачный. Марианну я в лицо не видела: она стояла к нам боком, засунув руки в карманы пальто. Когда Бонци стал показывать, как легко приводить «Авангард» в движение — пустил мотор, увеличил скорость вращения и остановил, — только тогда Марианна оживилась. Не знаю, как остальным, но мне вовсе не показалось, что она была «не в себе», как говорили некоторые. По-моему, она прекрасно знала, что творится за ее спиной. Некоторые работницы с «Бронделей» утверждают, что, когда Бонци запустил «Авангард № 2», она обернулась. Но я уверена, что она не оборачивалась. И потом тоже, когда она двинулась вокруг «Авангарда», не подняла ни головы, ни глаз. Она медленно шла вокруг машины, держа одну руку в кармане, другой касаясь машины. Дойдя до края, она и эту руку убирала в карман, а оказавшись с другой стороны, снова ее вынимала.
Сантина: — На ней было пальто с котиковым воротником.
Сильвия: — Сейчас, конечно, неуместно так говёрить, но у меня создалось впечатление, что она ласкает «Авангард», гладит его.
Пассони: — И у вас не возникло никаких подозрений?
Сильвия(прямо глядя в глаза Пассони): — Никаких. Мы смотрели и ждали, что она будет делать. Остановит «Авангард», набросится на Бонци, на новую девушку? Или смолчит, и все будет по-прежнему? Смотрели… как на представление.
Маркантонио: — Смелее, Сильвия!
— Я могу вам доказать, что Марианна, хоть она и не оглядывалась по сторонам, не поднимала глаз, все видела. Доказательством может служить то, что Бонци трижды приводил «Авангард» в движение и трижды его останавливал, чтобы показать новой девушке, как это делается, и убедить ее, что машина совсем простая, проще нет. В это время Марианна ходила вокруг своего «Авангарда» и гладила его. Но в тот момент, когда новенькая, по указанию Бонци, поднесла руку к пульту управления, в тот момент…
В помещении Внутренней комиссии тишина: никто не скрипнет стулом, не кашлянет. Ригуттини перестал сморкаться, Гуцци — писать, Дзанотти — заглядывать в блокнот. Курильщики — кто мог дотянуться — положили сигареты в пепельницу; остальные бросили, недокурив, на пол, погасили башмаками.
Читать дальше